…Он очнулся от того, что кто-то разгребал землю, пытаясь вытащить его из завала. Все тело разламывало от сильной контузии, гимнастерка была в крови, перед глазами багровый туман, и в этом тумане рядом — двое. Едва различил: пожилая женщина и старик.
Он попробовал подняться:
— Где наши?
— Ушли наши, сынок, — голос женщины был горестен и тих. — Давно ушли.
«А документы? Документы целы?» Непослушной, слабой рукой Коврижко нащупал карман гимнастерки. Расстегнут. Ни кандидатской карточки, ни командирского удостоверения. Ничего. Пусто.
— Где мои документы?
— Не брали мы, сынок, вот те крест — не брали… Шли со стариком мимо, слышим, ты стонешь… Бой тут страшный был, а потом наши ушли.
«Ушли… И, наверно, в горячке посчитали, что я убит. Вытащили все из карманов, чтоб не попало к немцам… Свои же вытащили, из батальона. Даже пистолет взяли. Так всегда делают, если нет времени похоронить… А ведь могли бы и похоронить. Итак, что имеем? Ранен, Никаких документов и вдобавок — на территории, захваченной врагом. Дело скверное… Оч-чень скверное дело!»
Сам он идти не мог — от контузии, от потери крови: осколком мины задело ногу. Женщина и старик кое-как довели его до своей хаты в деревне поблизости, спрятали, пытались лечить. А через неделю, видно, по чьему-то доносу, Федора Коврижко взяли немцы и отправили в лагерь военнопленных в Белынычи. Словно предчувствуя, что так может случиться, Коврижко рассказал своим спасителям (женщине и старику), что в Шклове живет сестра его жены Лидия Константиновна Керножицкая с мужем, дал их адрес и попросил как-нибудь сообщить им о том, что с ним случилось.
Свояченица нашла его в лагере для военнопленных дней через десять. После ее хлопот оккупанты, не желавшие слишком тратиться на содержание наших раненых пленных (ведь их даже и в качестве рабочего скота не используешь), «за выкуп» отдали Федора Коврижко родственникам. Случалось тогда и такое.
Добрались до Шклова. Измученный, с незажившей раной, изголодавшийся, Коврижко стал потихоньку приходить в себя, благо и свояк и свояченица имели отношение к медицине: он был фельдшером, она акушеркой. Попытки установить какие-то контакты с партизанами или подпольщиками успехом не увенчались: был он в городе человеком новым, да еще из лагеря военнопленных, и ему, естественно, не доверяли. Пришлось пойти на лесозавод: на жизнь-то надо было зарабатывать. Работал столяром, делал столы, табуретки, гробы. А в марте сорок третьего кто-то донес на него в гестапо: дескать, на бывшей Советской улице в доме номер 107 скрывается советский полковник. 3 марта поздно вечером за ним пришли.
Потом был концлагерь в Германии, каторжная работа, в апреле сорок пятого освобождение и после соответствующей проверки увольнение в запас в звании капитана. Орден Ленина, которым он был награжден за боевые подвиги на Карельском перешейке, при прорыве линии Маннергейма, спасла и сохранила Федору Филипповичу жена — Мария Константиновна. Он отдал его ей, когда уходил в первый бой. Всю войну она не верила, что муж пропал без вести. Она ждала. Она верила, ждала и дождалась.
Умер капитан в отставке Ф. Ф. Коврижко в 1984 году в возрасте семидесяти девяти лет.
Той же знойной июльской ночью западнее Шклова был окружен и шедший к переправам на Днепре 355-й стрелковый полк Сотой. Немцы, видимо, засекли его с воздуха. Лесной массив, где накануне вечером полк сосредоточился для ночного броска на восток, противник обложил со всех сторон артиллерийско-минометным огнем и танковыми засадами перекрыл все выходы и одновременно для захвата мостов бросил в Шклов большой отряд автоматчиков на бронетранспортерах и несколько танков.
Полковнику Швареву удалось связаться по радио с командиром дивизии, и когда раскодировали его короткую радиограмму, генерал Руссиянов быстро разобрался в тактическом плане немцев. Сделать это помогло и то немаловажное обстоятельство, что штаб дивизии по строгому указанию командира вел постоянную разведку и постоянное наблюдение за противником. Стало ясно, что немцы хотят изолировать Сотую от соседей, расчленить и уничтожить по частям. Этого нельзя было допустить. Только действуя воедино, сжатым кулаком, дивизия даже в этой сложнейшей обстановке могла оставаться крепкой боевой единицей и, отвлекая на себя значительные силы противника, выйти из окружения к своим.
Выполняя приказ командира дивизии, полк подполковника Якимовича вышел этой ночью в район расположения оперативной группы штаба дивизии. Это было очень кстати. Генерал Руссиянов немедленно вызвал командира полка к себе. Разговаривали они в крытом кузове грузовика, где стояла штабная рация, при единственной свечке, освещавшей сильно потертую на сгибах полевую карту.
Читать дальше