Вячеслав Кондратьев - Красные ворота

— Да, как в психическую, — повторил Атласов, а потом, махнув рукой, сказал тоже знакомые, неизбежные слова, которыми всегда успокаивали они себя перед боем: — Была не была!..

~~~

Володьке назначили физиотерапию, и через день ходил он в поликлинику на процедуры… Случайно столкнулся с врачом, делавшим ему перевязки во время отпуска, хотел проскользнуть мимо, но тот узнал Володьку и остановил. Врач постарел, был очень худ, и по запавшим глазам, по выражению их понял Володька, что сын его не вернулся.

— Очень рад, очень рад… — говорил он, пожимая Володьке руку. — А это ваше ранение… Это ничего. Если хорошо сделали операцию, то нервы восстановятся. Массаж вам делают?

Володька кивнул.

— Делайте и сами. Нельзя допустить атрофии. А потом, когда появятся движения, упражняйте руку… — помолчав, он спросил: — Будете продолжать учебу в институте?

— Наверно…

— Почему так неуверенно?

— Не знаю… — пожал плечами Володька.

— Ну, желаю вам всего хорошего, — врач пожал руку и отошел неровной, усталой походкой.

Володька посмотрел ему вслед и тяжело вздохнул.

Из поликлиники Володька всегда шел по Сретенке и проходил до бульвара, потом обратно, надеясь повстречать кого-то из школьных ребят или из дальневосточных однополчан. Своих, ржевских, он встретить не надеялся — знал, что после того, как попал в штрафной, бригада начала тяжелейшие наступательные бои.

Каждый раз, проходя мимо телефона-автомата, он приостанавливался, нашаривал в кармане гривенник и… не заходил в кабину. Что удерживало его от звонка Тоне, он и сам толком не знал… Какая-то натянутость началась с того, что Володька очень долго не писал, находясь в штрафбате, а потом неумело врал, объясняя свое молчание разными причинами. Кстати, о штрафном он не писал и матери, которая не знает об этом до сих пор.

Тоня, почувствовав неладное, забросала его встревоженными письмами. На них тоже Володька ничего вразумительного не смог ответить. Вообще-то после всего случившегося с Юлькой и с ним Москва сорок второго года, Тоня и ее квартира на Пироговке подернулись таким плотным туманом, что стали казаться ему каким-то сном, бесконечно далеким от его сегодняшних дней под Невелем, где он в новой стрелковой части безуспешно атаковал со своей ротой безымянную высоту, которую надо было — как всегда на войне! — во что бы то ни стало взять, хоть кровь из носа.

Володька тянул со звонком Тоне, боясь услышать вдруг равнодушный голос, понимая, что, чем дальше тянуть, тем труднее будет объяснить ей, почему, вернувшись, не позвонил сразу…

И вот он набрал Тонин номер… Услышав длинные гудки, почувствовал, как заколотилось сердце. Ответил мужской голос. Володька попросил Тоню.

— Ее нет в Москве… Кто спрашивает?

Володька хотел повесить трубку, но, помедлив немного, спросил:

— А когда она будет?

— В конце августа… Кто это? Не лейтенант Володька?

— Да, это я… — напряженно ответил Володька.

— Слушай, как здорово, что ты позвонил. Я Виктор. Живой, значит?

— Живой…

— Тонька у отца в Германии… Я проездом. Скоро буду опять в Москве, давай тогда встретимся. Я очень хочу с тобой познакомиться. Тоня рассказывала, как ты поставил всех в «Коктейле» по стойке «смирно». Мирово! Ну и то, что под крылышко моего фатера не пошел, тоже здорово! Хотя Тонька переживала, конечно… Слушай, Володька, ты на Калининский попер ради этой девочки… Юли, кажется?

— Не только… Понимаешь, девчонка будет на настоящем фронте, а я… Ну и к своим должен был… Я же много дров наломал поначалу.

— А кто не наломал? — с горечью сказал Витька. — Только к середине войны научились воевать… Да и то не все, — добавил, вздохнув. — Дай мне твой телефон, как приеду, позвоню, и встретимся где-нибудь.

Володька дал номер, потом спросил с трудом:

— Как вообще Тоня?

— Это долгий разговор, Володька. При встрече поговорим. Сегодня же чиркну ей, что ты звонил и чтоб она не дурила. Я к тебе хорошо отношусь, лейтенант Володька. Мы должны подружиться.

— Надеюсь, — сказал Володька, уже по короткому телефонному разговору ощутив расположение к Тониному брату.

~~~

Наконец-то встретился Володьке однополчанин дальневосточный — Женька Казаков. Не виделись они с декабря сорок первого, и страшно оба обрадовались, жали руки, хлопали друг друга по спине и хотели было направиться в ближайшую «деревяшку», чтобы за кружкой пива поговорить о том, кто чего прихватил на войне и где воевал, но, к сожалению, оказалось, что денег у них нет, а потому пошли в сквер, запалили по самокрутке, благо табачок имелся.