Вячеслав Кондратьев - Красные ворота

— Сидите, — сказал он, присев на корточки у печурки. — Курить будем? — достал пачку «Беломора» и протянул.

— Спасибо, — поблагодарил Ширшов, взяв папиросу. — Очень хорошо, что вы зашли. Мы вот думаем тут, товарищ старший лейтенант, как взять нам деревню, на которую будем наступать.

— Взять? — поднял брови комбат и с интересом посмотрел на Ширшова. — Два месяца с этой деревенькой бьются. Потому нас и прислали. Трудно будет. Очень трудно. Что вы придумали, капитан?

— В сорок втором в нашем подразделении сложилась схожая обстановка, тоже была поставлена задача овладеть населенным пунктом, а до нас его не могли взять несколько частей, все поле было усеяно. Мы с командиром батальона решились на такую операцию: к концу ночи вывести батальон на исходные позиции и, пока темно, проползти, сколько удастся, а потом в атаку, причем молча, без всяких «ура» и без перебежек. С ходу пробежать остаток поля, несмотря ни на какой огонь…

— Получилось? — перебил комбат.

— Получилось. И потерь было мало. Немцы очнулись, когда мы были уже на полпути. Бежали быстро, они не успевали менять минометные прицелы. Все поле только бегом! Полагаю, раз такое могли обыкновенные солдаты, то мы — офицерский батальон — тем более, — Ширшов замолчал.

Комбат штрафного оглядел всех.

— Как остальные на это дело смотрят?

— Если возьмем деревню, искупим вину? — спросил Генка.

— Это будет решать командование, — суховато сказал комбат и неодобрительно взглянул на Генку. — Я бы на вашем месте, старший лейтенант, постеснялся о таком спрашивать. Выполните боевую задачу сперва.

— Прости, старшой, вырвалось невзначай, — Генка не очень смутился. — А вообще стоит. Может, с ходу и выйдет. Договориться надо со всеми — без перебежек так без перебежек! Чтоб только раненый имел право залечь, ну и… убитый, конечно…

— Разумеется, только так, — подтвердил Ширшов.

— Сколько до деревни, комбат? Метров восемьсот?

— Даже чуть меньше.

— Пробежим, где наша не пропадала! — резанул ладонью воздух Генка.

— Ну, что же… — поднялся комбат. — Пойдемте со мной, капитан.

— Есть, — вытянулся Ширшов.

Когда комбат с Ширшовым вышли из землянки, Генка продолжил:

— Такое по мне. Либо грудь в крестах, либо голова в кустах. Соображает штабник все-таки. А ты как смотришь? — спросил он Володьку.

— Другого-то нету!

Тут подал голос пятый, и они увидели полноватое, обрюзгшее лицо подполковника.

— Чернов, — представился он. — Я слышал предложение капитана. Мне, конечно, трудновато будет без перебежек, мотор уже не тот, но, думаю, можно надеяться на успех. Главное — надежда… — он завернул цигарку и закурил.

Некоторое время все молчали… Вадим занялся печкой, ломал ветки сушняка и подкладывал в огонь. Генка вынул кисет, подвинулся к Володьке.

— Закуривай, — предложил он. — Тебя Володькой звать?

Володька кивнул.

— Просьба к тебе, Владимир. Вот я тут адресок нашей части нацарапал… В случае чего отпишешь Галке, что очень сожалел Генка Атласов о случившемся, что просит простить… Ну и что искупил кровью, жизнью своей молодой. Отпишешь?

— Отпишу, если…

— Не думай об этом! Я и сам надеюсь, что не прибьют, но… на всякий случай. Галине Велиховой. Разобрал, что я нацарапал?

— Разобрал.

— Понимаешь, врал я вам, что она с комполка путалась… Слухи, конечно, ходили. Я верил и не верил. Сейчас почему-то понял, брехня это была. А что нажаловалась на меня, так на грубость обиделась… Пьяный же я был, не соображал… Отпиши еще, Володимир, что, ежели в живых останусь… женюсь на ней, искуплю грех…

— Ну, ты это сам, раз живой останешься, — не мог не улыбнуться Володька.

— Да, верно, заговорился… Отпиши, что любовь у меня была, вот и все. — Генка задумался, потом встряхнулся: — А чего я хороню себя прежде времени?

— Не знаю.

— Вообще-то вроде как в психическую пойдем.

— Как в психическую?! — встрепенулся Вадим.

Угадал Володька, что закрутились перед глазами младшего лейтенанта кадры из «Чапаева», в которых шагают каппелевцы… Нет, не так они пойдут. Они побегут, рассыпавшись редкой цепью, и бегом, бегом, что есть мочи, не останавливаясь ни на секунду, скорей, скорей к той деревне, где их ждет рукопашная… Володька ощутил знакомое противное посасывание где-то под ложечкой, тянущееся снизу и постепенно подкатывающееся к сердцу, наполнявшее холодком, неизбывное состояние перед боем, от которого не избавиться, видно, до самого конца войны.