Евгений Поповкин - Семья Рубанюк

— А мне байдуже.

— У тебя кровь молодая.

— Ох, тоже мне старичок!

У скирд задержались недолго. Глухонемой Данило Черненко и еще один дед, в заячьей шапке, быстро навалили на сани гору пахнущего прелью сена. Иван Остапович взял вилы, кинул несколько больших ворохов.

Старик в заячьей шапке, учтиво покашливая, сказал:

— С недельку навильником пошвырять, Иван Остапович, добрый скирдоправ будете.

— А сейчас неважный?

— И сейчас ничего, — свеликодушничал дед.

Покурили… Когда отъехали и свернули на степную дорогу, Иван Остапович, сидевший рядом с Василинкой, сказал:

— Быки пусть плетутся, а ты мне про себя рассказывай. Мы с тобой по-настоящему и не поговорили.

— А что мне рассказывать? Вроде нечего.

— Какие у тебя жизненные планы? Когда на свадьбу приезжать?

Василинка задорно взглянула из-под платка карими глазами, усмехнулась.

— На тот год об эту пору.

— Учиться не собираешься? Ты ведь и десятилетку не закончила?

— Семь зим только и походила… потом война.

Лицо девушки потускнело. Помолчав, она сказала:

— Я добре в школе училась, отличницей. А когда в Германию угнали, мои занятия никому Не нужны были.

— Сейчас пригодятся.

— Мне надо на курсы какие-нибудь… агрономические…

— Пошлют. Колхозное правление ведь многих посылает.

— Батько советует на садовода учиться.

— Что ж, интересное дело. Батько — садовод, брат — садовод…

— Я и сама не против. Трошки колхоз поднимем, разбогатеет он, поеду…

Василинка заговорила вдруг горячо и страстно:

— Если б ты знал, как охотно работается! Люди один впереди другого стараются, потому что видят: колхозу лучше, и им легче становится, и все можно сделать… Не умею я понятно сказать… Посмотрели мы, как на чужбине. Там же какие-то жадные, абы себе побольше, в свою кладовочку. Такая нудная жизнь! Я, бывало, лежу ночью, думаю: «Как можно так?» И, знаешь, они со мной как с собакой — на дерюжке спать кладут, из паршивого казанка кормят, а мне их жалко. Они же не живут, а только едят да спят. Лежу, бывало, ночью, хозяева храпят, а я мечтаю себе. Вот прогонят наши фашистов с Украины, настроят всего еще лучше, чем до войны было: и хаты красивые и театры там, клубы, техникумы в селах, дороги, комбайнов чтоб много было, тракторов, скота разного, машин… Да богаче нас никто не будет! Нехай тогда с какого угодно государства приезжают поглядеть. И так хочется, чтоб скорей все это было! Никакой работы не боишься. Пусть она самая тяжелая.

Иван Остапович слушал сестру, не перебивая. В ее рассуждениях перед ним раскрывался такой удивительный душевный мир девушки, такое скромное и в то же время горделивое ощущение своего достоинства, что, поддаваясь внезапному порыву, он крепко обнял ее.

— Хорошая ты у нас, Василинка! Право, хорошая.

Василинка, не поняв, чем вызвана неожиданная похвала брата, посмотрела озадаченно.

— Все, о чем ты мечтаешь, сбудется, — убежденно сказал он. — Будут приезжать к нам учиться жить, другие народы будут признательны нам, что мы первые пошли по новому пути, ничего не побоялись.

У дымчато-сизого горизонта, еле различимого в волнистом разливе снегов, смутно замаячили строения.

— Вон то ваш полевой стан? — спросил Иван Остапович.

— То уже хутор Песчаный. Бригада наша за той вон лощинкой. Километра три до нее, не больше.

Быки все так же, размеренным шагом, помахивая хвостами, шли и шли по одинокому следу полозьев, мимо перешептывающихся кустов перекати-поля и придорожной полыни. От курчаво заиндевевших кострецов их шел пар.

— И все же ты не рассказала о своих сердечных делах, Василинка, — напомнил Иван Остапович, — я ведь не из любопытства. Есть, вероятно, дружок на примете?

— Никого нету.

— Ой ли? А я знаю, какой паренек по тебе вздыхает.

«Это ему кто-то успел про Павлушку Зозулю наболтать», — подумала Василинка. Смущенно потупясь, избегая глаз брата, она принялась поправлять веревку, которой было увязано сено. — Вон наш участок, — сказала она, ткнув кнутовищем куда-то вбок.

Земля, на которую она показала, была укрыта толстым покровом снега, и лишь кое-где на залысинах пробивались зеленые кустики озими. Насколько хватало глаз, стояли аккуратно расставленные щиты для снегозадержания, заготовлены кучи навоза.

— Выбирать себе друга надо на всю жизнь, дорогая сестра, — сказал Иван Остапович. — И когда дело дойдет да замужества, ты в секрете от семьи ничего не держи. Мать наша большую жизнь прожила, и ты знаешь, прожила красиво, с достоинством. Она многое тебе подскажет. Будешь ты счастлива — и мы вместе с тобой порадуемся. А нелады пойдут, как это иной раз бывает, — и мы переживать будем.