Павел Кодочигов: На той войне

Когда бомбардировщик начал заваливаться, из него выпрыгнули двое. Истребители сделали еще круг, на этот раз стреляя по летчикам, и улетели. Самолет круто пошел вниз и рухнул.

Раненых танкистов еще не доставили, и фельдшер побежал к парашютистам. Младший лейтенант был мертв. Старшина пришел в себя в палатке, спросил с опаской:

— Свои?

— Свои, — утешил Переверзев. — Поздно вы выпрыгнули, парашюты едва успели раскрыться.

— Хотели приземлиться, самолет спасти, — превозмогая боль, ответил старшина. — Еще кто-нибудь уцелел?

— Нет. А ты откуда родом? — отвлекая от главного, спросил Переверзев.

— Из Ростова.

— Я тоже ростовский, — обрадовался фельдшер, как будто это могло облегчить страдания старшины, у которого были сломаны обе ноги, все лицо в ссадинах и ожогах.

Санитары принесли первых раненых и побросали носилки — не годятся: приходится идти под огнем в рост и вдвоем тащить одного. Лучше на плащ-палатках вытаскивать. Позднее раненые стали добираться до батальонного медпункта сами, их привозили на подбитых танках. Занятый уколами, перевязками, накладкой шин, очисткой и смазкой обожженных участков кожи и отправкой раненых в медсанбат, Переверзев не заметил, как бой пошел на убыль. Следуя за отходящими танками, немецкие снаряды стали рваться ближе, прошлись по опушке, прочесали лес, потом снова приблизились. Послышалось надрывное подвывание мотора, хлопанье и скрежет железа, будто десятки кувалд били по нему, сгибая и круша на мелкие части.

К палатке шел танк с заклинившейся, свороченной набок башней, оборванными крыльями, лязгающими, каким-то чудом держащимися на катках гусеницами. Преодолев горку, танк остановился. Из него выбрался окровавленный танкист, с неожиданной силой ударил кулаком по броне БТ-7, не удержавшись, повалился на исковерканную, пробитую во многих местах машину и заскользил по ней на землю, сотрясаемый судорожными рыданиями.

— В палатку его, — приказал Переверзев санитарам.

4

Полевая дорога, близ которой остановился медсанбат, вела на окраину Порхова, к военным казармам. Слева виднелись крыши совхоза «Полонное». Высокое солнце пробивалось сквозь кроны деревьев, достигало палатки. Она казалась пятнистой, как маскировочный костюм разведчика.

Головчинер оглядел только что сделанный шов, приказал санитарам унести раненого и повернулся к сестрам:

— Быстро приберите и можете отдыхать, пока новых не привезут, а я своих «крестников» посмотрю.

Хирургу за сорок. Худощавое лицо и высокий лоб избороздили морщины, в висках прочно укоренилась седина, но крепок еще, и усталость умеет скрывать.

Вымыли и прокипятили инструменты, приготовили столы и перевязочные материалы. Пошли отдыхать. В лесу пахло травами, хвоей и земляникой. Она поспела рано и почти вся осыпалась — некому ее было собирать в это лето. Не сговариваясь, двинулись на примеченное утром местечко, где ягода в высокой траве еще сохранилась, да остановил какой-то новый, ни на что не похожий звук. Он был прерывист, как гудение немецких самолетов, но слабее и тоньше.

Ночью в Порхове и недалеко от него не затихал бой, над городом полыхало багровое зарево. Утром бой вскипел с новой силой, а теперь выдыхался, как затухающий костер, который нет-нет да и вспыхнет ярким пламенем, затрещит, выплеснет сноп искр и снова утихомирится. А звук креп, множился и исходил от военного городка, откуда густой и неровной толпой бежали люди.

— Кажется, свои? — неуверенно сказал кто-то.

— В том-то и дело. Драпают! — зло отозвался фельдшер Овчинников.

Причина бегства могла быть одна: немцы ворвались в город! Эти бегут первыми, за ними последуют другие. А медсанбату быстро не сняться, и раненые попадут в плен. В плен к фашистам, раненые! А может, и не будут брать, а перестреляют всех, передавят гусеницами танков. От этих мыслей у Кати пусто и звонко стало внутри, она затравленно оглянулась, отыскивая глазами Куропатенко, во всемогущество которого верила безгранично, и показалось ей в смятении, что только он мог что-то сделать или изменить. Вспомнила, что комбат утром уехал в штаб дивизии, и оцепенела с беспомощно прижатыми к груди руками.

Толпа была совсем близко. Уже слышен ее разнобойный топот ног, уже можно различить отдельные лица, черные раскрытые рты и обезумевшие глаза. Неужели пробегут мимо, оставят на растерзание фашистам раненых? Пробегут! Таких не остановить!

Но произошло непредвиденное.

Навстречу бегущим пошел фельдшер Филя Овчинников. Один. Не торопясь. Что он может сделать?