Павел Кодочигов - Так и было

— Пока только часового вижу. С автоматом!

— Я его уложу, а ты автомат забирай. Коня поставь так, чтобы развернуться можно было. И трогай — нельзя долго задерживаться, — раненый сказал все это так спокойно, будто ему каждый день приходилось ездить в возе дров по деревням, занятым немцами.

Гришка послушался и к поджидавшему его фашисту заковылял, грея в себе надежду, что как-нибудь пронесет. А почему бы и нет? За дровами он ездит часто. И себе порядочно навозил, и соседям. Это вся деревня может подтвердить. Все так, все так, но раньше он возил одни дрова, а теперь... Надо сделать вид, что и сегодня везет только дрова и потому совсем не боится часового, надо обязательно поздороваться с ним, улыбнуться...

Бьются в голове мысли, наскакивают друг на друга. В глазах рябит, голова вниз клонится, чтобы фашиста не видеть. Не может взять себя в руки Гришка, не может казаться спокойным и равнодушным, не в силах одолеть жесткой петлей сжимающий горло страх. Часовой уже у воза. Злющий, автоматом размахивает. Надо часовому что-то сказать, но губы онемели, свело их в какую-то идиотскую улыбку, и не то, чтобы говорить, дышать нечем. Гришка видит, как фриц тянется к топору, видит, как от одного его удара двумя струями разлетаются в стороны концы перерубленной веревки и разъезжаются, начинают скатываться вниз уложенные сверху чурки! Если покажутся дуги, короткие поленья?..

День померк, на глаза накатила темнота, Гришка не сразу заметил, как выскочила из дома полураздетая тетя Варуша, бросилась к часовому, стала оттаскивать от воза:

— Чего к мальчишке пристал — нашел партизана! Племянник он мой, пле-мян-ник! Во-он в том доме живет. До смерти перепугал малого! Киндер он, киндер — разуй глаза, бесстыжий! Веревку-то зачем испортил — дров никогда не видал, что ли?

Что-то еще кричала тетя Варуша, оттесняя часового от воза. Возмущенно прыгала бородавка на ее лице. Она не знала, что везет племянник, и чувствовала себя правой. Напор тети Варуши подействовал на немца, он отвечал все реже. Заметив это, она пошла на мировую:

— Замерз тут стоять? Заходи в дом погреться, чаем тебя напою, — и пожилой, только теперь Гришка рассмотрел часового, немец бросил топор и пошел на свой пост.

Под горячую руку досталось и Гришке:

— Ты-то что верстовым столбом стоял? Не мог сам все обсказать?

Все еще ворча и ругаясь, тетя Варуша помогла уложить свалившиеся чурки, закинула на воз концы веревки, однако стянуть их и связать было невозможно.

— Ладно, пара чурок мне за твое спасение, племянничек, — сказала тетя Варуша и сбросила их на землю.

Но веревка снова не связывалась. Тогда Гришка забрался на воз, ухватил ее концы в одну руку и так, не дыша, доехал до дома. Проехать незамеченным в огород не удалось. Мать выбежала во двор:

— Работник у меня растет, ну и работник! — и осеклась: — А что это на тебе лица нет?

Гришка посмотрел на нее долгим отсутствующим взглядом — о чем это она? — и, с трудом ворочая пересохшим языком, прохрипел:

— Принеси попить, мама.

Удерживая концы веревки левой руки, правой взял ковш и припал к нему. Ковш отбивал на зубах дробь, вода стекала по подбородку, а он все пил и пил, как пьют измученные длительной жаждой люди.

— Да что с тобой случилось-то? — нетерпеливо воскликнула мать. Не дождавшись ответа, обиженно поджала губы: — Онемел, что ли? Помочь тебе?

Гришка вернул ей пустой ковш и попросил:

— Не мерзни, мама. Я сам все сделаю.

— Ну и делай, раз такой гордый, — совсем рассердилась мать и ушла в дом.

Он направил Мальчика в огород, посидел там на возу, прислушиваясь к головной боли и слабости в теле, потом стал разбирать дрова. В лесу он помогал загружать воз. Там чурки казались легкими, а за дорогу будто потяжелели. Еле сволакивал их на землю, с трудом укладывал к задней стенке конюшни. К раненому добрался уже в темноте, отвел его в тайник, укрыл как следует сеном и спросил, не принести ли ему какой еды?

— А матери что скажешь?

— Я незаметно.

— Вот это «незаметно» нас чаще всего и губит.

Раненый слышал перебранку тети Варуши с часовым, разговор Гришки с матерью и посоветовал быстрее идти домой. И Гришке хотелось этого, но надо было распрячь Мальчика, подбросить сена и еще, простодушно думал Гришка, лучше ему подольше побыть на дворе, чтобы не вышло чего плохого.

А у немцев что-то случилось: закричали вдруг, забегали, шум заведенных моторов послышался. Выбежал на улицу — в дальнем краю деревни мелькали красные огоньки машин. Вернулся в тайник, рассказал о внезапном отъезде фрицев. Раненый не удивился: