Яков Ершов - Витя Коробков - пионер, партизан

Долго не отзывались. Подождав, он стукнул еще раз. Окно распахнулось, высунулась всклокоченная, заспанная голова.

— Чего надо? — грубо спросила голова.

Паренек изобразил глубокое страдание на своем чумазом лице и, протягивая вперед грязные, красные от холода руки, жалобно пропел:

— Подайте, Христа ради, сиротинке одинокому, нету отца-матери. Подайте на пропитание.

— Проваливай, пока цел! — сердито буркнула голова. — Много вас тут ходит.

Окно с шумом захлопнулось.

— Погодь, Василий, — кто-то снова подошел к окну. — Староста велел всех подозрительных к нему направлять. Ты что, не чуял?

Скрипнула дверь, и на пороге появился рослый детина с повязкой полицая на рукаве:

— Кто такой будешь?

— Сестру я ищу, изголодался совсем, — пропел малый. — Отец-мать померли, а сестра где-то здесь живет, не упомню, в какой деревне. Теперь вот ищу…

— Может, и она давно уже померла?

— Может, и померла, — согласился паренек. Лицо его сморщилось, он зашмыгал носом.

— Ну, ладно, будет нюни распускать, — сказал полицай. — Идем к старосте. Там разберемся. Может, ты вовсе не сестру ищешь, а партизанский разведчик. Вчера вон поймали. Из Симферополя шел с провожатой, будто слепой. А на поверку вышло — зрячий. Связной, по партизанским отрядам ходил.

Они прошли в дом старосты, стоявший посредине деревни.

Староста, недовольно ворча, долго вертел в руках бумажку, по складам разбирал написанное.

«Подателю сего феодосийскому мещанину Коробкову Виктору разрешается посещение деревень Феодосийского уезда по случаю розыска потерявшейся семьи. К старостам и другим властям просьба не чинить препятствий».

Староста почесал в затылке, соображая, как же ему поступить в таком необычном случае. Посмотрел еще раз на подпись феодосийского бургомистра, на круглую гербовую печать: документ казался убедительным.

— Вот что, — угрюмо заявил он. — Ты здесь долго не задерживайся. Обойди деревню, и сегодня же чтоб духу твоего не было. У нас тут неспокойно. Нагрянут партизаны — не будут разбираться, кого ищешь.

— Партизаны тоже люди, — буркнул Витя. — Разберутся. Я им худого не сделаю.

— Цыц ты, волчонок, — грозно поднял кулак староста. — Моли бога, что у тебя документ справный. За такие речи живо в каталажку угодишь.

Спрятав бумажку, Витя вышел на улицу.

За час он обошел все село. Около каждой хаты просил милостыню. И хотя в этой деревне жили бедно, как и во всякой другой, оккупированной фашистами, женщины делились последним. Котомка быстро наполнялась.

Уже в полдень постучал в дом с двумя скворешнями на тополе у крыльца, спросил Василия Филипповича Маркина. В сени вышел, опираясь на палочку, крепкий еще старик. В аккуратно расчесанной бороде его едва пробивалась седина. Убедившись, что перед ним сам Маркин, Витя сказал:

— Я от деда Савелия. Он просил передать, что не забыл Ишуньские позиции.

— Как же, как же, — с живостью ответил старик, и его удивительно чистые зеленоватые глазки просияли. — Мы с Савелием вместе бились на Ишуни против Врангеля.

Витя остался в доме Маркина ночевать. Вечером собрались женщины и старики. Плотно занавесили окна. Хозяйка оделась потеплее, вышла на крыльцо. Витя достал из котомки газету и развернул на столе.

— Вот. Из отряда прислали. «Правда» и листовки с Большой земли. Мало осталось. В других деревнях раздал. Ваша у меня по маршруту последняя.

Все сгрудились у маленькой чадящей коптилки. Витя читал:

«От Советского информбюро… Оперативная сводка. Войска 1-го Украинского фронта продолжали наступление и овладели районным объектом Житомирской области Ченовичи…»

Женщины зашумели — заговорили наперебой:

— Гляди: продолжали наступление. А когда же оно качалось-то? Мы и не слышали!

— Ой, голубчики мои… Наступают наши. Бьют фашиста, гонят.

Витя оглядел повеселевшие лица, теплая волна залила грудь. Как радостно нести людям дорогие долгожданные вести!

— Вы слушайте, что дальше-то, слушайте! — взмахнул он листовкой. — Вот тут прямо про Крым есть: «На Керченском полуострове наши войска, преодолевая сопротивление и контратаки противника, овладели сильно укрепленными опорными пунктами немцев Аджимушкай и Колонка».

Витя поднял глаза на окружавших его женщин. Напротив сидела, облокотись на стол, тетя Даша, невестка Маркиных. Морщины на ее лице разгладились, глаза помолодели. Бледнолицая женщина, которую все называли Полиной, пододвинулась ближе, взволнованно зашептала: