Борис Костюковский - Жизнь как она есть

Летом мы втроем любили бегать к небольшому озерцу неподалеку от нашего дома.

На берегу стояла чья-то старая лодка. Мы угоняли ее на середину озера, и там весело разыгрывалась «трагедия погибающего корабля».

…Больше всего, пожалуй, он любил лошадей. Его знали все колхозные конюхи. Он помогал им чистить, кормить, поить и особенно купать лошадей. Но пока научился ездить, не раз падал, однажды даже сломал ногу. Это не напугало его. Через два-три месяца он снова мчался верхом на лошади мимо нашего дома к реке.

И я любила лошадей, ездила верхом и старалась не отставать от Марата, но куда мне было до него…

…Первые дни войны. Отступают войска. В военном городке остановилось небольшое подразделение пограничников. Мы с Маратом сидим на скамейке во дворе у Нехаев. Тут же мои подружки: Нина и Лида, Таиса, приятель Марата — Шурка.

Жарко, уныло, солнце смотрит сквозь серую пелену неба.

Вдруг во двор со стороны огорода входит военный. Одежда чистая, выходная, хромовые сапоги, портупея блестит новизной. Он подходит к нам. Мы видим на петлицах его гимнастерки по три красных кубика и маленькие бронзовые танки — старший лейтенант танковых войск.

Военный внимательно вглядывается в наши; лица, здоровается и говорит:

— Не сумеете ли вы, ребята, покормить нас? Наш танк подбили немцы, и я со своим взводом третьи сутки отступаем пешком без еды.

Мы стали наперебой предлагать: молоко можно принести из молочного пункта — он тут, рядом; хлеба понемножку возьмем из дому. Марат вызвался сходить в центр села и привести тетю Катю, заведующую молочным пунктом. Может, у нее найдется не только молоко, но и сметана, и масло.

Командир согласился, велел Марату идти, а сам сел рядом с нами.

— За хлебом потом сходите, — сказал он, — поговорим пока.

О чем уж мы разговаривали — не припомню. Но минут через пятнадцать — двадцать с одной и другой стороны дома выскочили красноармейцы.

Мы еще ничего не успели сообразить, как «старший лейтенант» шел с поднятыми вверх руками в сопровождении наших бойцов.

— Спасибо, Марат! — крикнул их командир.

Мы наперебой стали спрашивать Марата, что случилось и за что его благодарит командир.

— Вы думали, я за тетей Катей пошел? Как бы не так! — засмеялся Марат. — Я сразу увидел, что это не советский танкист. Заметили, какая у него новенькая и чистая форма? Это после боя-то! А что экипаж танка он назвал взводом? А как кобура с пистолетом прицеплена? Почти на животе — наши командиры так не носят…

…С первых дней войны он очень изменился, наш Марат: стал молчаливым, наблюдательным, немного грустным. На первый взгляд он казался каким-то заторможенным, ходил медленно, даже начал сутулиться и всем своим обликом напоминал старичка. Мы его даже стали звать «дедом».

С утра до вечера он пропадал то в деревне, то в окрестностях. Знал все новости и вечером обо всем докладывал маме, а когда появился Домарев, то ему.

Днем он иногда находил оружие в лесу или во ржи, и тогда вечером мы переносили его и прятали где-нибудь. Оно очень потом пригодилось партизанам.

Однажды мы пошли вдоль шоссе далеко за деревню и километрах в пяти от нее увидели труп убитого советского бойца. Он лежал ничком, опустив лицо в небольшой родничок. Рядом с ним валялась винтовка и подсумок с патронами.

Мы отыскали у него в кармане гимнастерки черный пластмассовый футлярчик. Марат сразу сказал:

— Это посмертный паспорт. Я видел такой у лейтенанта Павлова. Посмотри внутри.

Я отвинтила крышечку, вытащила из футлярчика бумажку, но она оказалась чистой, без фамилии и адреса.

Винтовку и патроны мы взяли, тело бойца оттащили к кустам и закрыли ветками.

Назавтра мы пришли к этому месту с лопатой. Целый день рыли могилу и похоронили в ней неизвестного воина.

Это была для нас с Маратом первая могила войны…

…Когда в Станькове появились гитлеровцы, Марат увидел однажды, как они тянули через поле линию связи. Назавтра он позвал меня, и мы вместе перерезали ее ножом, а концы растащили в разные стороны. Мама, не зная, где мы, стала нас разыскивать, а когда мы, вернувшись, рассказали, почему задержались, внимательно посмотрела на нас, ничего не сказала и, обняв Марата и меня за плечи, пошла к дому.

…Когда уже арестовали маму и мы остались одни, Марат однажды зашел в школу к учительнице Уржумцевой, которая учила Марата немецкому языку. После занятий с Валентиной Васильевной Марат шел домой, нес географическую карту полушарий. С этой-то картой и задержали Марата два полицая.