Борис Костюковский: Жизнь как она есть

Чаще всего беседы проводились у кого-нибудь в саду. Сначала агитатор поговорит о житье-бытье, о домашних делах, о работе в колхозе (колхоз был богатый, на трудодень получали немало), потом положит на диск патефона пластинку одну, другую… Особенно мне памятна песня:

Мелодия, напевная, очень схожая с народной, трогала души этих простых женщин и стариков.

— Ганя, — говорили они, — вот же хорошо! Ну-к, поиграй, поиграй, милая.

И с просветленными лицами слушали «Золотые вы песочки», «Летят утки». А потом уже дотошно, вместе с мамой, разбирались в «Положении», в каждой его статье. В конце обычно — своеобразная политинформация по вопросу: «Что же делается на свете».

Как интересно было, когда приехали в Станьково кандидаты в депутаты Верховного Совета! Их было двое: Значенок — лучший тракторист района и Абрамов — младший командир-пограничник, который со своей служебной собакой задержал немало нарушителей границы. С этой собакой он и приехал на митинг.

Люди вокруг, празднично одетые, со всех деревень Станьковского сельсовета. А я не могу оторвать глаз от собаки: чуть не перепутала все, когда мне предоставили слово от имени учащихся школы. Это было первое в моей жизни (в двенадцать лет!) публичное выступление, и несколько фраз приветствия я повторяла про себя целую неделю. Цветы я почему-то решила вручить и собаке тоже.

Все смеялись, когда я подошла к ней, а пограничник сказал:

— Ничего, ничего, ты ее не бойся, она знает, кого кусать.

А я и не боялась и засунула под собачий ошейник несколько цветков.

Шестнадцати лет наша Лёля вышла замуж за демобилизованного из армии. Он устроился заведующим магазином, и тут же вскоре ревизия обнаружила у него растрату.

Чтобы спасти своего зятя от суда и тюрьмы, мама распродала все вещи и даже одежду. Потом, оставив Марата у бабы Марили, вместе со мной, Лелей и ее мужем уехала в Речицу, Гомельской области, к своему брату Александру, который жил там с семьей и работал на железной дороге.

Муж Лёли устроился в самом Гомеле, а мы с мамой остались в Речице у дяди Саши.

Вскоре, как это и бывает, мы стали лишними в этой семье, и мама сняла за дощатой перегородкой угол в частном неказистом домишке. Имея уже опыт, она пошла работать начальником почтового отделения на фанерно-спичечную фабрику.

Как мы жили? Очень скромно, но дружно. Почему-то позже переехали на другую, тоже частную квартиру, поближе.

В 1941 году мама решила вернуться в родное Станьково, приехать сама.

Сначала она отправила туда меня, а в апреле собиралась приехать сама.

Как я благодарна ей за все, что она для меня сделала!

Своих детей у бабушки никогда не было. Нашу семью она почитала, как самую родную, а я многие свои детские годы провела в ее маленькой избушке на краю села.

Как она умела терпеливо наставить, тактично объяснить, урезонить, всему научить. Совершенно неграмотная, но умная, чуткая, практичная, она была прирожденным педагогом.

Она молилась богу, верила в него, но никогда не заставляла меня молиться или соблюдать какие-нибудь религиозные обряды, скорее наоборот. Я обладала обезьяньими качествами все быстро перенимать и копировать. На ночь бабушка трижды читала «Отче наш» и трижды «Богородицу». Она садилась на кровать, свесив босые ноги, а я, лежа у нее за спиной, слушала молитвы и запоминала. Знала я и «благодарственную», которую бабушка возносила богу после каждой «трапезы».

Один раз, пообедав, я встала в точности так же, как бабушка, у стола, лицом к красному углу, где висели иконы. И стала повторять:

— Господи Иисусе Христе, сыне божий, спаситель наш, благодарю тя, что насытил мя всеми благами земными…

Говорила я это так, чтобы бабушка услышала и похвалила меня. А она рассмеялась и сказала:

— Не треба, деточка, тебе это. Я старая, привыкла всю жизнь молиться. А ты лучше песни пой.

С какой-то стороны религия меня увлекала: молитвы на незнакомом и малопонятном языке, иконы — красочные картины в золотых и серебряных окладах: милые детки с крылышками, красивые женщины, старики в длинных одеждах с белыми бородами. У бабушки было около сорока икон, и я часто делала экскурсию в эту своеобразную «галерею». Становилась на длинную лавку и обходила вдоль стен, подолгу простаивая около икон. Не религиозное чувство они у меня вызывали, а ощущение красоты.