Борис Костюковский - Жизнь как она есть

Она постепенно оправилась от невзгод, стала веселее, к ней по-прежнему все хорошо относились, с доверием и симпатией.

В июне я сдавала экзамены за восьмой класс, Марат окончил четвертый и гулял с утра до вечера.

По-старому в нашем доме звенели песни, читали стихи, слушали музыку. Мама отдавала предпочтение классической музыке, тетя Вера охотно вернула нам эти «непонятные» пластинки, оставив себе веселые.

Мама много с нами разговаривала обо всем: о своем прошлом, о книгах, о музыке, операх, которые она слушала в Москве во время институтских сессий; а со мной — и о любви, девичьей чести. Ненавязчиво, не нравоучительно, умея вызвать на откровенный разговор, незаметно что-то внушить.

На всю жизнь я запомнила любимые мамины афоризмы: «Любовь — это высокое и благородное чувство, делающее человека красивым»; «Внутренняя красота выше внешней»; «Твоя улица, деревня — кусочек Родины твоей»; «От того, как человек мыслит, зависит его речь и поведение. Надо мыслить чисто»; «Прямота и честность — в глазах у человека»… Может, некоторые из этих изречений мама придумала и ни сама, но, как часто бывает, у одного человека даже известная истина звучит убедительно и запоминается, а у другого и оригинальная звучит ложно и тут же забудется.

Все, что исходило от мамы, прочно западало мне в душу.

В то июньское воскресенье я прибежала встревоженная с почты, куда носила письмо, и сказала, что «почта на военном положении». Это было примерно в девять утра.

— Ну что ты, глупая! — успокоила меня мама. — Наверное, там занятия военные. А ты уж небось подумала — война?

Марат ел оладьи со сметаной и вдруг запел, сочиняя на ходу:

— Ну вот, Адуля, — мама прижала к себе мою голову и засмеялась, — у нас такой защитник, а ты испугалась чего-то.

И все же, когда Марат кончил есть, мама сказала:

— Давайте сходим к центру все вместе.

Подойдя к почте, мама убедилась, что я права. На улице было тихо, никого не видно, но кто-то уже сказал, что с военном городке все подняты по тревоге.

Мы вошли во двор к тете Вере. Солнце, теплынь, зелень кругом бушует, пчелы жужжат, играют дети мал мала меньше — у тетки их было четверо.

Вдруг — вой сирены. Тревожный, раскатистый, требовательно-грозный, хватающий за душу. И в небе — черные пятна самолетов. От них отделяются черные точки и падают на землю. Где-то за парком раздается грохот взрывов — один, второй, третий…

Через несколько минут мы уже знали, что бомбы попали в цель: одна — в клуб, другая — в казарму. Несколько человек ранено, один убит. Это был ученик нашей школы из деревни Каменка, которого я хорошо знала. Он шел домой через военный городок. Только несколько дней назад я встречалась с ним в школе: нестриженый, вихрастый, с добрыми, немного выпуклыми глазами…

В полдень уже передавали из уст в уста подробности сообщений но радио. Это была война! Та самая война, к которой готовились, о которой много говорили, пели песни, и все же пришла она так неожиданно, так невероятно быстро…

К вечеру 22 июня в основном были эвакуированы на автомашинах семьи военнослужащих, но благополучно уехали только несколько первых машин, а все остальные фашисты разбомбили или расстреляли на дорогах прямо с самолетов…

В этот же день все военнообязанные мужчины были собраны в парке у школы, и тут же им выдали оружие и обмундирование. Потом они строем ушли из Станькова, сопровождаемые толпой плачущих женщин, детей, старух и стариков. Впрочем, уходу призванных предшествовал еще один эпизод, о котором я расскажу чуть позже.

По шоссейной дороге мимо нашей деревни группами и в одиночку, пешим ходом и на машинах стали двигаться на восток советские войска; с детьми, с узелками шли и шли гражданские люди, испуганные, растерянные, ничего не понимающие.

Фашистские самолеты непрерывно летали над деревнями, на бреющем полете строчили из пулеметов по дорогам и деревенским улицам.

В военном городке опустели дома командного состава и казармы, там оставалось только небольшое подразделение пограничников. Они появились в первый день войны и задержались позже всех.

Мама после полудня ходила в парк. Оттуда увозили женщин и детей. В том числе и мамину «заказчицу» и подругу тетю Дусю. Я не помню ее фамилии, но знаю, что ее муж был капитаном. У тети Дуси было двое мальчишек-двойняшек, которые учились в одном классе с Маратом, и девочка лет двух.