Василий Оглоблин - Кукушкины слезы

Через четверть часа езды дорогу преградил шлагбаум. Бакукин с солдатом выскочили из джипа и пошли на редкие огоньки. Уже начал обозначаться зыбкий, расплывчатый утренний полусвет, когда их громко окликнул часовой:

— Стой! Кто идет?

— Американский офицер связи, — ответил Бакукин обрадованно, довольный тем, что окликнули его по-русски и как положено по Уставу. — Доложите вашему командиру, что я послан командованием третьей ударной армии на связь с восставшим Бухенвальдом.

— Ждите, товарищ, извините, господин офицер, будет доложено.

Из темноты вышли трое вооруженных немецкими автоматами заключенных в полосатой одежде и деревянных колодках, окружили Бакукина и солдата-негра, с любопытством рассматривая их. То, что американский офицер говорил чисто по-русски, и то, что солдат с ним был самым настоящим негром, возымело действие.

— А ты, паря, здорово чешешь по-нашему, от своего-то и не отличишь. Не сибирячок ли случаем?

Бакукин рассмеялся, безошибочно узнав в рослом неуклюжем парне своего земляка-сибиряка по одному только «паря».

— Сибирячок.

— Елки-палки. Откуда ж родом будешь?

— Из села Подсосного, Красноярского края. Вот откуда, браток. Слыхивал?

— Слыхивал. Это так, скажу я тебе, от станции Ададыма по Минусинской ветке верст сто, не больше.

— Верно говоришь. То-то ж...

— Ребята! — обратился парень к своим товарищам. — Чудеса, да и только. Земляки мы, выходит, с господином американским офицером. Точно земляки, без греха, ежели он правду говорит. Я ж тоже оттуда. Как хоть зовут-то, величают тебя?

— Фамилия Бакукин, а зовусь Сергеем, Серегой.

— Потеха, паря, потеха. Имя наше и фамилия нашенская, сибирская. У меня даже кореш был Бакукин, только не Серега, а Кешка. Как понимать-то все?

— Долго рассказывать, ребята. Был я, как и вы, «рябчиком», потом бежал из команды «калькум», попал к французам, от них — к американцам, вот и воюю.

— Здорово! Ну, если так, то разреши товарищем называть.

— Конечно, о чем разговор.

— Ну вот что, товарищ лейтенант, теперь ты угости землячков крепким табачком, горло свое продерем, а то эсэсы здорово глотки закоптили. Мы тут прихватили у них сигаретишек, да дрянные, мякина, а у тебя, наверное, табачок-то крепкий, всамделишный.

Бакукин достал из нагрудного кармана пачку сигарет и протянул парню. Негр, улыбаясь, сделал то же. Ребята закурили, затянулись, крякнули:

— Вот это курево! Елки-палки, дух захватывает. Не хуже нашей черкасской махорки. Как сигареты называются?

— Честерфилд.

— Вот это курево!

— Вот спасибочки так спасибочки, отвели душу...

— Идемте, господин офицер, — пригласил вынырнувший из темноты заключенный, — товарищ командир батальона ждет вас.

— Какой он тебе, Ванька, господин? Он нашенский, на нарах с нами вместе валялся, баланду фашистскую вместе с нами ел, на аппеле на поверках стоял.

— Да ну?

— Точно тебе говорю, рядом со мной в сорок четвертом блоке лежал, на одних нарах, а ты — господин, ну и сказанул тоже, как в лужу...

— Заливай да оглядывайся, он вот всыплет тебе нашенских.

— Не веришь? Спроси. Серега, вправь ему мозги, пусть больше не обижает тебя, не называет господином...

Бакукин слушал и улыбался: вот он, русский человек, только что из волчьей пасти чудом вырвался, а уже балагурит, безобидно врет один другому...

Шли долго. Огибали длинные приземистые здания, выходили на аккуратно посыпанные мелким гравием аллеи, снова сворачивали в какие-то закоулки. Комната, в которую ввели Бакукина, напоминала канцелярию. С правой стороны, у стены, спали вповалку вооруженные люди в полосатой форме. В переднем углу за столом сидел, уронив в ладони крупную остриженную голову, большой широкоплечий человек. Сбоку на столе лежали немецкий автомат и две гранаты.

— Офицер связи третьей ударной армии лейтенант Бакукин, — отрекомендовался Сергей. — Прибыл по особому заданию штаба.

— А? Что? Да, да...

Сидящий за столом человек энергично вскинул голову, изумленно, широко раскрытыми глазами смотрел на вошедшего, встряхнулся, прогоняя сон, и вдруг усталое лицо озарила радость:

— Сережка, да ты, что ли?

— Я, товарищ капитан, собственной персоной.

— Вот это встреча! — Он вскочил из-за стола. — Черт подери! А говорят, чудес на свете не бывает. Да разве это не чудо? Садись, рассказывай. О делах потом. Я ведь тебя все это время мертвым считал. Ведь летом прошлого года ходили по лагерю слухи, что ваша команда «калькум» подорвалась на бомбе и вся погибла вместе с охраной. Враки, что ли, были?