Василий Алексеев - Россия солдатская

— Кто тут и чем недоволен? — крикнул он, с трудом осаживая горячую лошадь.

Красноармейцы высыпали наружу.

— Хлеб, товарищ комиссар, выдают с упеком: из семисот грамм муки полкило хлеба выпекают, — с иронией в голосе ответил пожилой солдат, ругавший советскую власть у костра в день прибытия Григория.

— С упеком? — комиссар впился в красноармейца злыми глазами, — а ты, отец, случайно не раскулаченный?

— При чем тут раскулаченный? — смутился красноармеец.

— А при том: упек упеком, а вражеская агитация вражеской агитацией. Вы что, вешали свои пайки или на глаз определили упек?

— Вешали, товарищ комиссар, — выступил вперед Григорий, чувствуя, что надо защитить пожилого красноармейца.

— А где же это вы вешали? — худое, скуластое лицо на крепкой, загорелой шее мгновенно повернулось к Григорию.

— С замполитом ходили в склад и там взвешивали, товарищ комиссар, — Григорий не опустил глаза под сверлящим взглядом комиссара.

— Во-первых, не товарищ комиссар, а товарищ дивизионный комиссар, — попытался тот осадить Григория, — а во-вторых, при дележе в таких условиях пайки всегда могут быть разного веса и говорить о злоупотреблении по случайному поводу нельзя.

Комиссар говорил уверенно, а почувствовав, что дуэль взглядов с Григорием кончается вничью, стал спокойнее и злее.

Сволочь крупного калибра, — подумал в свою очередь Григорий и, чтобы не обращать на себя слишком много внимания, опустил глаза. В этот момент с двух противоположных сторон к шалашу подбежали совершенно запыхавшийся политрук с лицом, покрытым красными пятнами, и худой, бледный, с птичьим носом капитан — батальонный комиссар.

— У вас в батальоне все время скандалы! — крикнул, увидя их, дивизионный комиссар. — Приказываю: выяснить всё дело и наказать виновных, в том числе и нарушителей воинской дисциплины.

Дивизионный комиссар хлестнул лошадь, она рванулась, как раненая, и мгновенно скрылась за ельником. Батальонный комиссар и политрук обменялись испуганными взглядами. Политрук поспешно скомандовал красноармейцам «разойтись!» и оба политработника быстрым шагом направились к шалашу командира роты.

На другой день сконфуженный замполит появился в шалаше Григория и сказал, что его тоже сняли с должности замполита и направили в расчет подносчиком.

Когда пришли минометы, начались более серьезные занятия по тактике, хотя мин не было и поэтому не было учебной стрельбы. За минометами ходили на станцию. Несли их на себе, и Григорий, попавший в наводчики, первый раз узнал, что значит тащить на плече 16-ти килограммовый ствол на расстоянии десяти километров. Бедный замполит, которому пришлось тащить более чем двадцатикилограммовую плиту, заменявшую миномету лафет, совсем выбился из сил. Григорию стало его жаль, он переменился ношей с татарченком и с этого момента между ними завязалось нечто вроде дружбы. Ким был круглый сирота, во всю жизнь не видавший ничего, кроме детского дома, мало образованный и очень легкомысленный. Врожденная честность заставила его выступить на защиту солдат, но, получив жестокий урок, он ослабел и потерял охоту к дальнейшей борьбе.

Григорий сошелся ближе и со своими двумя соседями. С пожилым красноармейцем, откровенным противником советской власти, Григорий разговорился вечером, после разгрома, учиненного комиссаром дивизии. Когда всё успокоилось, сосед вызвал Григория из шалаша и повел в лес.

— Я вижу, ты человек надежный, — начал солдат, — ты заметил, как комиссар намек дал, что я будто раскулаченный?

— Заметил, — кивнул Григорий.

— Оно так и есть, — толстое умное лицо солдата повернулось к Григорию. — Так и есть, — повторил он еще раз. — Я в 1930 г. сумел от ареста скрыться, вовремя на производство из деревни улизнул… так… но откуда он это знать может? — солдат остановился и пристально посмотрел на Григория. — Кто-нибудь, значит, сообщил, а сообщил тот, кто знал, а знал один Козлов. Вот теперь и рассуди.

Григорий вспомнил первое впечатление от Козлова. Оно полностью соответствовало тому, что предполагал пожилой красноармеец, но почему же Козлов рассказывал Григорию о разорванном комсомольском билете. Или это была провокация?

— Может быть, и Козлов донес, надо быть вообще осторожнее, — сказал Григорий подумав.

— Поосторожнее, — процедил сквозь зубы солдат, — эту сволочь не разберешь, когда она укусит! На фронте, когда немец близко, такие делаются милые, а чуть в тыл, опять за старое: за доносы да за подвохи.