Валерий Горбань - Память Крови

Через час утомительного пути экспедиция добралась до заветной цели.

Юрий Николаевич внимательно осмотрел находку, как-то странно всхлипнул, присел на пенек возле гнезда и влюбленными глазами посмотрел на студентов:

— Ребята, если вы сумеете сюда еще и яйца отложить, я вам экзамен по зоологии «автоматом» поставлю…

Димка, крадучись, двинулся в сторону палаток.

В завершающую стадию вступала ответственная и весьма рисковая операция.

Вчера вечером ребята успешно прикрыли его на вечерней перекличке. Стара-лись не для него, для себя. И Димка не подкачал. Крутнувшись на электричке туда-сюда, добыл десятилитровую канистру пива. Настоящего, разливного, свежего пива!

Не улыбайся, читатель из далекого девяносто девятого.

В семидесятых, во Владивостоке, раздобыть свежее пиво! Ночью! Это тема для отдельного рассказа. Или детектива.

С раннего утра канистра хранилась в ледяном родничке, специально разысканном в дремучих зарослях Хуалазы. И все участники предстоящего праздника едва до-ждались пятнадцати часов: времени, когда заканчиваются обязательные занятия и начинается свободный поиск образцов для коллекций в сочетании со всеобщим дурака-валянием.

До родной палатки оставалось шагов пять.

— Так, молодой человек, ну-ка подойдите! — глубокое контральто, переходящее в бас, могло принадлежать только Зинаиде Николаевне Мамовой — руководителю практики первого курса.

Человек необъятного тела и столь же необъятной души, она успешно совмещала роли известного ученого, прекрасного педагога и всеобщей заботливой мамаши, бдительно пресекающей все неблаговидные поползновения своих жизнерадостных по-допечных.

— Это что у вас?

— Э-э-э…

— Бе-е-е, — передразнила Мамова, — открывайте!

Тяжкий вздох, клацание алюминиевой крышки.

— Так… пиво! И куда вам столько?

— Пить. Жарко очень.

— А кто вас посылал? Кто еще в компании?

— Никто. Я сам.

— Вы меня не сердите! Сам! Да оно у вас через день по такой жаре прокисло бы.

— Не. Я бы выпил…

Мамова собралась осерчать. Но тут ее настигло педагогическое озарение:

— Вот так, да?! Ну хорошо.

Шестнадцать часов.

Два курса, больше ста человек, стоят в каре под солнцем на центральной площадке лагеря.

В середине — группка преподавателей и виновник неурочного сбора.

У ног «залетчика» — запотевшая канистра.

— Вот посмотрите на этого человека. Мало того, что, как китайский спиртоноша- контрабандист, воровским образом притащил в лагерь спиртное, он еще имеет нахальство утверждать, что организовал это дело один. Дмитрий, я вас в последний раз спрашиваю: кто еще собирался пить пиво?

— Я один.

— Ну что ж, пейте. А мы посмотрим. И когда все убедятся в вашей бессовестной лжи, мы вас с позором изгоним с практики.

Долгая пауза…

— Кружку можно?

— Что?

— А как пить-то?

— Ну-ну… Принесите ему кружку.

Семнадцать часов.

Каре уже не стоит. Сидит на пыльной затоптанной травке. Многие разделись, прикрыли головы платочками. Солнце шпарит, будто и не собирается на ночлег. Все изнывают от жажды.

В центре площадки Димка, не торопясь, пьет до сих пор еще прохладное пиво.

Сколько осталось в канистре, не видно. Знатоки держат пари. В рядах шепот:

— Двадцать две кружки по двести пятьдесят грамм — сколько будет?

— Пять пятьсот…

— А ты говоришь — меньше половины!

— В туалет можно?

— Что? — вопрос застигнул Мамову врасплох.

— В туалет. Это же пиво…

— Хм. Ну, идите…

Семнадцать тридцать.

Димка, как опытный марафонец, не частит, он свой темп выдерживает четко.

Не выдерживает заместитель Мамовой:

— Зинаида Николаевна, давайте всех отпустим, а он пусть тут под вашим при-смотром рекорды ставит.

— Ладно, молодежь, пока идите, занимайтесь, мы вас попозже соберем, чтобы вы на результат посмотрели.

Народ, жадно глотавший слюну, сбегал попить. Через десять минут к месту каз-ни снова собрались все, без всякого зова.

Восемнадцать часов.

Тридцать кружек.

А ведь жарко…

— Зина…Зинадаида… Зиниколаевна… у меня в палатке к-кильки.

— Вы что городите, какие кильки?

— А я н-не с-собирался на пустой ж-желудок. Я с-собирался с к-кильками.

Мамова озадаченно- возмущенно смотрит на «спиртоношу»:

— Ну вы, молодой человек, и нахал!

— Я н-не н-нахал. Я в-вам правду, а вы р-ругаетесь…

Вот тут-то и началось…

Народ рухнул. И даже те, кто сидел. В приступах сумасшедшего смеха, разря-дившего двухчасовую «педагогическую» процедуру, по полянке катались и студенты, и аспиранты, и преподаватели. Смех не знает табелей о рангах.