Среди них были «новенькие» и «старики», разделенные невидимой чертой, которую сразу же чувствовал вновь прибывший. Той весной 1940 года «стариков» в бегляйткоммандо было гораздо больше, чем новеньких. Им в основном было за сорок, все выросли в лоне национал-социалистической партии. Близкие соратники Гитлера, те, кто был рядом с ним еще до его прихода к власти в 1933-м. Практически все они были по званию штурмбаннфюрерами (майорами), но с военной точки зрения никуда не годились. Этот очень узкий кружок состоял только из членов НСДАП. Среди них было одно исключение — Макс Аман, один из старейших, он уже разменял свой пятый десяток. Один из тех немногих, кто знал не понаслышке, что такое война: Первую мировую он прошел унтер-офицером. Он сражался на поле боя рядом с Гитлером. Когда мы в первый раз разговорились, он начал кичиться тем, что мочился вместе с фюрером на какого-то араба. Это до сих пор его смешило. Он, наверное, единственный из всех был с Гитлером на «ты», тогда как остальные, все без исключения, называли «шефа» на «вы», даже те, кто участвовал в путче 1923 года.
Через неделю, примерно 8 или 9 мая, меня вызвали в бюро Вильгельма Брюкнера. Тогда впервые мне начали задавать вопросы: откуда я родом, как получил чин старшего сержанта в Польше и Железный крест второго класса за ранение, как меня ранило, как получали ранения мои однополчане. Беседовал он со мной очень добродушно, неофициальным тоном, даже немножко по-отечески. А увидев мои военные ботинки, заметил: «Шеф этого не любит!» Я должен был как можно быстрее подыскать себе подобающие службе ботинки, для чего мне следовало явиться к Вернике, в службу канцелярии фюрера. Он продолжал, пока мы шли к двери: «А ваши товарищи подскажут, где это». Я его немного обгоняю, прохожу слегка вперед и, повернув дверную ручку, открываю дверь, чтобы дать ему пройти. Он останавливается как вкопанный. Прямо перед нами стоит Гитлер — как будто он слышал весь разговор.
Он смотрит на меня. Входит. В руке у него письмо. Я стою в метре от него. Смотрю на него, не видя. Меня бросает то в жар, то в холод. Меня знобит. Мне страшно. Провалиться бы сквозь землю или грохнуться в обморок здесь же, на месте. Слово берет Брюкнер, очень четко объясняет, что им нужно было подкрепление и что я — новенький. Кажется, будто Гитлер не слушает, будто он сам все тает, все это уже слышал. Он обращается к своему адъютанту — удивительно спокойным, простым голосом, совсем непохожим на тот, которым он произносит торжественные речи пред толпами народа:
— Откуда этот молодой человек?
Это ко мне. Я изо всех сил, правда без особого успеха, стараюсь сохранить видимость уверенности и говорить четко и прямо:
— Я родился в Верхней Силезии. Недалеко от Оппельна.
— А у нас есть кто-нибудь из Оппельна? — продолжает Гитлер, все так же глядя на своего адъютанта.
— Не думаю, — отвечает Брюкнер.
— Тогда он прямо сейчас может оказать мне услугу, — говорит фюрер, вкладывая мне в руку письмо. — Отвезите это моей сестре Пауле в Вену.
Гитлер разворачивается и исчезает из комнаты. Ну вот, все закончилось. Я так и стоял там, слегка обалдевший, но в то же время как будто успокоенный, избавленный от груза, от которого с самого моего приезда мне никак не удавалось освободиться. Мы обменялись всего несколькими словами, но это приблизило меня к остальным, к товарищам. Прославленный Гитлер, которого я только что видел, не был ни монстром, ни сверхчеловеком. Гитлер больше не был Гитлером. Он казался таким, как все. Не сказал бы, что мой страх окончательно исчез, но он стал незаметнее, слабее. Я посмотрел на дверь. Она была открыта. В этот момент меня вывел из забытья голос Брюкнера: «Обо всем остальном позаботятся ваши товарищи».
Я спустился вниз. На кухне мне приготовили пакет с едой на ночь. Я еще немножко подождал, пока приготовят второй пакет, гораздо больший по размерам и предназначенный для сестры Гитлера. Там наверняка были сладости или пирог, произведение Вилли Канненберга, большого специалиста по этой части. Затем меня быстро отвезли на вокзал, и прежде, чем пробило восемь, я уже ехал ночным поездом в австрийскую столицу. На мое имя было зарезервировано место в спальном вагоне.
Я уже не помню ни адреса этой женщины, ни квартала, в котором она жила. Помню только кнопку звонка при входе в здание, где не было таблички с ее именем, как, впрочем, и на входной двери в ее квартиру на пятом этаже.
Она ждала моего приезда, должно быть, кто-то сообщил ей по телефону. Я вручил письмо и пакет. Она, в свою очередь, предложила мне чашечку чаю и пирожных. Расспрашивала меня, как дела у ее брата и вообще в канцелярии, в Берлине. Я немного мог ей рассказать, разговор не клеился. Я пробормотал что-то о том, что я новенький, что меня только-только зачислили в личный эскорт фюрера. Я пробыл у нее чуть больше получаса, после чего откланялся.
Читать дальше