Павел Ермаков - Все. что могли

— Спасибо, Вася. Правильно рассудил, — помолчав немного, усмехнулся. — После дороги я тебе не отдых предложу, а работу. Сейчас приведут захваченных пограничниками бандитов, вместе поглядим на них. Сыродельню здешнюю помнишь? Ее ночью разгромили, сожгли. А вожаком-то у них, думаешь, кто? Пан Богаец, по которому твои руки давно чешутся.

Вечером под Новый год в штаб к Ильину заглянул Кудрявцев. Под мышкой он держал сверток. С военной выправкой парень не ладил. При ходьбе прихрамывал, исковерканную ладонь под козырек кидать стеснялся. Потому тихо входил и неловко застывал у дверей. Ильин не придавал этому значения — не на строевом смотре. Коноводом, как и прежде, он был исправным.

— Что скажешь, Ваня?

Он относился к Кудрявцеву участливо, был ему командиром и старшим братом, постоянно помнил, через какие муки тот прошел. Матери его написал, поблагодарил за сына, пообещал при первой же возможности дать отпуск.

Кудрявцев развернул холстину, бережно поставил на стол вырезанную из дерева фигурку старика.

— Вот… от Гната Тарасовича подарок вашему сыну Андрейке, — как показалось Ильину, проговорил со сдержанным волнением.

— Дед Мороз?

— Кем наречете, тем и будет. Гнат Тарасович сам мастерил.

Ильин вгляделся в фигурку. Это была приличная резьба по дереву. Пред ним стоял как бы живой леший, только что вышедший из сказки. В облике старика проглядывало что-то от самого лесника, пожалуй, хитроватая потаенная усмешка. Она делала деревянного человечка совершенно живым. Ильин давно знал лесника, но не ведал, что у него такие искусные руки, точный глаз, столь высокое художественное чутье.

— Дорогой подарок, — сказал Ильин. — Спасибо.

— Батя передал, мол, от чистого сердца.

Батя… Заметил Ильин, Кудрявцев все чаще называл старого лесника батей, тянулся к нему. Тот один, этот без отца. Да и не мудрено, Гнат Тарасович выходил его, смерть от парня отвел.

— У него много разных поделок. Всех соседей изобразил, домашнюю живность. Летом мы с вашим Андрейкой поедем к нему на хутор. То-то порадуется малец, чес-слово, — Кудрявцев разговорился, что после возвращения из неволи с ним случалось редко.

Ильин принес фигурку домой. Надя заканчивала наряжать елку. Андрюша топотал возле нее, тянулся к игрушкам. Не ахти какой наряд — несколько блестящих стеклянных шариков, вырезанные из цветной бумаги ленты и колечки, конфеты в пестрых обертках. Но все-таки нарядно, празднично. По комнате плыл запах хвои.

— Дед Мороз к нам на елку пришел, — Ильин развернул фигурку.

— Замечательный дедушка. Где ты его повстречал? — Надя долго разглядывала поделку. — В лице лукавинка.

Малыш тоже потянулся к лесовичку, но вдруг отступил, нахмурился, спрятал руки за спину.

— Не понравился? Ничего, подрастешь и подружишься с ним.

Андрюшка снова потопал к елке, пытался что-то достать, но укололся о хвою, шлепнулся на пол и заревел. Надя было кинулась к ребенку, но Ильин покачал головой: не надо. Малыш минутку поплакал, слезы ручьем катились по щекам. Вскоре затих, посидел еще немного и снова занялся тем же, из-за чего только что пострадал. Он уцепился за ветку, поднялся на носки, сердито пыхтя. Жесткая хвоя колола ладошку, но малыш терпел, ухватился за бумажную ленту, оборвал ее и восторженно глянул на мать.

— В кого же ты такой упрямый уродился? — с улыбкой спросила Надя.

— Не упрямый, а упорный, настойчивый, — поправил Ильин. Он взял сына. — Будем считать, того и другого — поровну от папы и мамы. Растет мужчиной, гордись, мать.

Сын обхватил маму за шею, глазенки его лучились.

Новый год встречали по-семейному. Был только Василий Горошкин. Он принес зайца, сам быстро разделал его.

Когда часы пробили двенадцать, они поздравили друг друга с Новым годом, выпили.

Говорили в этот вечер о многом. Вспоминали прежние времена, как в Рождество пацанами и девчонками бегали по дворам, «славили Христа». Перескакивали на отрядные дела, радовались, что к Новому году кое-что для пограничников сделали. Ни одна застава больше не жила в палатках. Все под крышей, в тепле.

— То-то, гляжу я, ты повеселел в последнее время, — улыбнулась Надя, одарила мужа лучистым взглядом. Она и сама, наблюдая за мужем, понимала, что служба у него идет на лад, пограничный отряд все прочнее врастает в жизнь района, обстановка тут мало-помалу стабилизируется. На подмогу Андрею приехал Вася Горошкин, с которым очень многое связывало в жизни их обоих. Она глянула на Горошкина и вдруг словно бы наяву восстановила неожиданную встречу с ним в Сталинграде, после которой мир для нее обновился, заиграл светлыми, радостными красками. Она встретилась с мужем, снова обрела счастье. Так и стоял Вася перед ее мысленным взором на крутом волжском берегу, в полушубке, шапке набекрень. Она улыбку свою подарила и Горошкину, поправила седые пряди на висках, с трудом выходя из давнего своего состояния встречи на Волге, продолжала: — Спокойней на душе у начальника отряда, если его пограничники обустроены. Ведь застава для них — дом родной. Тут им все: отчий порог, теплый очаг, питание и отдых. Да еще если и командир у них толковый, может сойти за папу и маму, хорошее настроение у бойца — он заметит, поддержит: горькая минута придет — ободрит, добрым разговором душу облегчит.