Павел Ермаков - Все. что могли

У второго грузовика разорвавшимся поблизости снарядом смяло и заклинило дверь. Хлопцы с трудом выломали ее, вытащили и положили на траву раненого денщика Богайца. Осколками солдату разворотило правый бок, перебило ноги. Судорога исказила его сытое лицо.

— Вы не бросите меня, герр гауптман? — заглядывая в глаза Богайцу, рвущимся голосом спросил денщик. В горле его булькало. — Теперь мне все равно, скажу, как перед Богом.

Он задыхался, захлебывался, судорожно двигал кадыком, торопливо и бессвязно говорил. Богаец не сразу понял, почему именно сейчас он начал исповедоваться. Слушая его, соображал, какое из зол меньшее, то, которое ожидало его на дороге в Варшаву, или то, что его отсекли русские. Денщик доподлинно знал, что господин Стронге приказал гестаповцу Геллерту во что бы то ни стало задержать гауптмана Богайца, изъять ценности рейха, которые он присвоил и пытался вывезти. Если это не удалось бы сделать Геллерту, ему, денщику гауптмана, в действительности фельдфебелю, господин гауптман правильно подозревал, что он не тот человек, за которого себя выдавал, застрелить Богайца приказано самим господином Стронге. Но фельдфебель не собирался делать этого, несмотря на приказ. Умоляет не бросать его беспомощного, как он в свое время не оставил раненого гауптмана.

«Не застрелил, потому что не доехали до Геллерта», — машинально подумал Богаец, плохо слушая денщика. Тот просил взять у него задаток, выданный ему генералом. Ведь он ничего плохого не сделал господину гауптману.

— Я не лавочник, не торгуюсь, — неожиданно успокаиваясь, равнодушно проговорил Богаец, отвернулся и пошел к приземистому домику, выложенному из природного камня, на берегу тихого ручья.

Направляясь за ним, Микола Яровой тряхнул спутанными потными кудрями, подозвал одного из своих хлопцев, хмурого длиннорукого парня, моргнул на денщика:

— Пособи чоловику…

Хлопец неслышно подошел к бывшему фельдфебелю, выхватил нож, быстро и незаметно завершил дело.

Чем ближе пограничный отряд подходил к границе, тем заметнее волновался Ильин. Еще бы… В июне сорок первого, оставляя заставу, он обещал вернуться сюда. Позже, в Сталинграде, когда казалось, еще один, последний натиск немцев, и все полетит вверх тормашками, он все-таки не терял веры на возвращение. На Днепре, будучи в плену, под дулом пистолета, может, за минуту до того, как мог оказаться расстрелянным, бросил немцам: да, мы будем на границе, выдворим вас с нашей земли и придем в Берлин.

До Берлина пока далековато, граница, вот она, в нескольких десятках километров. Что удивительно, пограничный отряд выходил на нее в пределах того участка, который Ильин охранял и где встретил войну.

Как же не волноваться? В иных селах, какие проходил теперь, ему и раньше доводилось бывать, в лесах укрываться от немцев. Во многих местах могилы его боевых товарищей. Если случайность, что отряду «нарезали» именно этот участок, то вовсе не случайно он стал его начальником. Полковник Сидоров из главка знал все, поэтому посодействовал в назначении, а позже и в присвоении очередного воинского звания.

В мае принял отряд. Собственно, отряда тогда еще не было, пришлось под Харьковом самому его формировать. Подразделения комплектовались в основном из молодых, только что призванных солдат. Но командирами отделений, старшинами застав, проводниками служебных собак ставил бывалых пограничников-сержантов, отозванных с разных участков границы и с фронта.

В живописном месте, на берегу тихой, ласково плескавшейся речушки, рыли землянки для жилья, строили склады для боеприпасов, продовольствия, обмундирования. Пахло свежевзрытой землей, смолистой стружкой. Все, новобранцы и старослужащие, работали в охотку, особенно те, чьи руки давно стосковались по такой работе. Это тебе не наспех рыть окопы под обстрелом, под дикой бомбежкой. На глазах вырос военный городок.

Сколачивались заставы и комендатуры, резервные и тыловые подразделения. Штаб налаживал занятия, особо нажимал на пограничную подготовку, готовил солдат к действиям в дозорах, секретах и засадах, на постах у шлагбаумов. Скоро у новобранцев исчезла неловкость, появилась армейская сноровка, они постигли многое из того, что им пригодится на границе, в ее непредсказуемой обстановке.

Пограничный отряд шел за наступающими частями, Ильину казалось, вот за той левадой, за поворотом дороги он увидит рубеж, на котором встречал июньский рассвет. Поэтому, как только штаб встал на очередной короткий отдых, не усидел в хате, пошел по затихшей сельской улице до околицы, как еще недавно любил выходить за деревню Дубовку. За дальней гривой леса опустилось солнце, бросило багрянец на верхушки деревьев, на цепочку легких облаков, кисеей протянувшихся по «захидному», как говорят украинцы, небосклону. От лесной опушки, по краю давно убранной хлебной пашни пролегли тени.