Богдан Сушинский - Плацдарм непокоренных

— Вот именно, и власовцами, — иронично добавил Беркут. — Спасибо, что не забыли уточнить. Кстати, не могли бы вы сообщить мне: на том берегу уже наши?

— На том — да, ваши. В некоторых местах уже зацепились. Однако деревня напротив косы еще в руках немцев. Окопы там в три ряда, каждый дом — огневая точка.

— А здесь? Здесь что происходит? Какому войску противостоим?

— Это уже допрос, лейтенант, пардон, капитан.

— Если считаете это военной тайной, — можете не отвечать. И тем не менее, будьте так любезны, сообщите: на косе мои бойцы еще держатся? Это ведь не германская военная тайна.

— Блокировали их. Выход забрасывают камнями.

— Понятно.

— Вас этим не удивишь. Вы, говорят, специалист по подземной войне. Слышал, немцы-офицеры между собой переговаривались. Говорят, вас для того и перебросили сюда, чтобы организовать сопротивление подземного гарнизона.

— Настолько хорошо знают мое прошлое? Не от вас ли?

— Увы, лично от вас.

— Что-то я вас не пойму.

— Что тут понимать? Взяли языка. — Арзамасцева, понял Беркут. — От него узнали фамилию, кличку. Сверили по гестаповским архивам и полицейскому досье… Вам ли объяснять, как это обычно делается? Дать покурить?

— Не курю. Но пару сигарет можете бросить.

— Вот пачка…

Громов поймал пачку немецких сигарет, спрятал в карман и вполголоса спросил:

— Хомутов, ты еще здесь?

— Уходим мы, — ответила вместо него Калина. — Идешь с нами, или будешь сдаваться своему дружку-беляку?

— Это мы как-нибудь решим без тебя, на досуге, — жестко парировал капитан.

— Как знаешь, господин штабс-капитан.

Беркут молча проследил за тем, как Хомутов и девушка взбираются на полку.

— Знаешь, — отвлек его Розданов, — сюда из службы безопасности одного прислали. Специально ради тебя. Он-то про тебя все знает, от Штубера, очевидно.

— То есть это не сам Штубер?

— Много чести. Хотя, говорят, будто этот парашютист «работал» с самим Скорцени. Вроде как ученик. Слышали о таком — по имени Скорцени?

— Еще как приходилось. Однако сейчас меня больше интересует имя сотрудника СД, которого прислали сюда по мою душу.

Розданов молчал, и капитан не мог понять: голи он вспоминает фамилию, то ли не желает разглашать очередную военную тайну?

— Это, конечно, не имеет значения, как его там зовут… — попытался Беркут помочь ему выйти из щекотливой ситуации.

— Да не в этом дело… Вспомнить не мог, но теперь вспомнил: Гольвег. Оберштурмфюрер Гольвег — гак его величают. Звание вроде небольшое, старший лейтенант, по-вашему. Но эсэсовец он маститый. Чувствуется выучка.

— Гольвег? — переспросил Андрей. — Тоже знакомая фамилия. Правда, тот Гольвег, которого я знаю, был всего-навсего шарфюрером. Не успел бы за такое время. Ну да черт с ним.

Несколько минут оба молчали. Артиллерийская дуэль на том берегу уже разгорелась вовсю. И, словно откликаясь на нее, вспыхнула нервная перестрелка в конце косы. Беркут даже почувствовал себя неуютно от сознания, что ребята сражаются, а он, как ни в чем не бывало, ведет эти странные беседы с бывшим поручиком-белогвардейцем.

— Что они там собираются предпринять против нас? — спросил он, словно забыв о том, что на подобные вопросы Розданов отвечать отказывается.

— Как обычно: блокируют, забросают камнями. Для солидности пристроят пару мин. Расчет простой: посидите денек-другой и сдадитесь. Слушайте, капитан, вас там еще много? Ах, да, пардон. Я к тому, что надо бы вам подумать о собственном спасении. Через эту щель вам, естественно, не пролезть. К тому же поблизости много этих провинциальных мерзавцев. Есть здесь где-нибудь нормальный выход?

— Есть, — ответил Беркут, немного поразмыслив.

— Но помочь я смогу только вам. Остальным, извините… Идет война.

— Мы не о том говорим, поручик. Я знаю, где есть вход в каменоломни. И готов показать его вам. Но лишь для того, чтобы вы смогли присоединиться к моему гарнизону.

— К вам?! Шутить изволите, господин капитан? Впрочем, помнится, даже там, в камере, вы не были лишены чувства юмора. Правда, как бы это сказать?…

— Не теряйте времени. Как раз сейчас, почти в безвыходном для нас положении, вы и должны перейти на сторону своих, русских. Возможно, высшая доблесть офицера в том и заключается, чтобы искупить свою вину именно в такой ситуации.

— А какая разница: вместе с фашистами бить коммунистов, или вместе с коммунистами бить фашистов? Думаете, для меня это должно иметь принципиальное значение? Я не знаю, какой информацией о своем строе и своем правительстве — Сталине, Берии, Ворошилове и прочих — вы обладаете… Но, по моим данным и моему разумению, схватились они — фашисты с коммунистами — совершенно напрасно.