Богдан Сушинский - Плацдарм непокоренных

— Кстати, где тот солдатик, который там, в яме?… — спросил он вполголоса.

— Где же ему? Вон, на печке спит.

— Да, и он тоже здесь? — удивился капитан, однако головы — чтобы взглянуть на печь — так и не поднял.

— Тут, с Божьей помощью, самогон обнаружился, так я ему двести в утробу, белье развесил, а его самого под тулуп. Лежал и всхлипывал, как дитя от соски Оторванное. Теперь затих. Завтра немцам придется перепуг из него выкачивать.

— Это не смешно, Звонарь, не смешно. Страх есть страх. Коль уж так… Надо бы позвать сюда побольше бойцов. Пусть отогреются.

— Не стоит. Нельзя нам сейчас к дому, к теплу домашнему привыкать.

— Окопник должен оставаться окопником, — согласился Беркут. Подаренное еще отцом слово «окопник» всегда нравилось ему. В нем таился какой-то особый смысл, определялась особая категория людей.

— Штольни здесь сухие, заметили? Прямо как в Печерской лавре. Ну и печки-буржуйки, костры, сено — хоть в стога укладывай, шинели, плащ-палатки… Не живем — барствуем.

— Да уж… — устало, почти сонно пробормотал капитан. — Окопное барство. Слушай, Звонарь, я прилягу, а ты разыщи лейтенанта Глодова. Или старшину. Передай, чтобы отвели всех бойцов за второй вал, по линии: центральная штольня —танк — «маяк», и расставили посты. Всем кроме постовых отдыхать.

Еще несколько секунд Звонарь сидел верхом на лавке, молча орудуя кочерыжкой. Потом, прикрыв дверцу печи, проследил, как, приставив к печке сапоги с обвязанными вокруг голенищ портянками, капитан лег в постель, и только тогда, словно вырвавшись из оцепенения, тоже поднялся.

— Все правильно: посты — и отдыхать, — изложил он свое понимание этого распоряжения. — Пока немцы не сунутся. А что, у солдат свои радости…

— Да, все забываю спросить вас, рядовой Звонарь: куда девался тот нахрапистый кладовщик из особо доверенных? — остановил его капитан уже на пороге. — После нашего разговора я его только один раз видел. Да и то мельком, возле кухни крутился.

— Я — тоже мельком. Но слух пошел, что вроде как отвоевал он свое на этом свете, — мрачно ответил Звонарь, открывая дверь.

— Погодите, — еще раз остановил его Андрей. — Не понял: он что, погиб?

— Как положено. Смертью храбрых. В первом же бою.

— В первом же?

— Или во втором. Точно, во втором. Как большинство новобранцев, если их сперва по ближним тылам не обстреляли. А что поделаешь, пехота — она и есть пехота. Из расчета: «Солдат — на три атаки».

— Вы правы, нужно было бы его сначала в штольнях попридержать, пусть бы немножко освоился.

— Ничего, зато там, на том свете, освоится основательно. Совсем забыл: мы когда, значит, провожали-отпевали его, кое-что обнаружили… — Звонарь порылся во внутреннем кармане ватника, извлек оттуда листик и подал Беркуту.

— Что это? — вчитаться в текст написанного в полумраке комнаты было нелегко, но капитан все же попытался сделать это.

— У него, у этого, как говорит Мальчевский, «кардинала эфиопского», под подкладкой нашли. Насвежо зашил. — Он поднял со стены фонарь и поднес поближе в лицу Андрея. «Список врагов народа» — было накорякано там химическим карандашом. — Вы внимательнее, внимательнее, товарищ капитан, там, в конце, он и вас успел дописать. Как «поддавшегося вражеской пропаганде и предавшего классовые интересы пролетариата, а также вступившего в сговор с фашистскими офицерами, сотрудниками германской разведки». Может, в слове каком ошибаюсь, но вроде бы так и написано.

— Точно, — удивленно подтвердил капитан, отыскав свою фамилию. — Успел, гад!

— Ну а Клавдия Виленовна, учительница, еще раньше была замечена. Ее фамилию он особенно жирно подчеркнул.

— Божественно! — повертел в руках бумажку Беркут. — Удивительная мразь. Кстати, один такой список я у него изъял.

— Этот у него, оказывается, запасной был. Не Только особо доверенный, но и особо предусмотрительный попался.

— Постойте, а почему вдруг вы начали обыскивать его, прощупывать подкладку?

— Потому что еще тогда, когда этот жук прибился сюда, я не поверил, что у него только один такой списочек. Идя от вас, он слишком слабо возмущался-пузырился по этому поводу. А тут еще учительница ему на глаза попалась. «Здравствуйте, — говорит ей, — Клавдия Виленовна. Что ж это вы здесь? Там немцы опять школу открывают. Слух пошел, что вас директором назначить хотят». Учиха эта отшатнулась, как от Сатаны, — и в каменоломни, отплакиваться. К вам, часом, не приходила?

— Приходила. Я верю этой женщине, Звонарь.