Василий Добрынин - Последняя мировая... Книга 1

В тот же день, Данила покинул камеру. Он попрощался, услышав, что надо с вещами. Пожитки забрал: они были собраны, и ушел.

Вдвоем, не замечать друг друга было немыслимо …

— Родным, Мирон, о судьбе твоей что-то известно? — услышал Мирка.

— Может быть, что-то… не знаю…

— Напрасно. Живые друг друга терять не должны. Ты взрослый, и надо об этом подумать.

Он говорил, не подозревая, что Мирка давно, безнадежно все это уже передумал. И совсем не хотел слышать эти правильные слова от кого-то из посторонних. Задевали они, но не царапали, как посторонние вещи. «Разве мама моя, — понимал он, — если она жива, обо мне не плачет? Все понимаю, и прячусь от этих мыслей. Себя, дорогого, щажу. А папа, сестричка?» Не набрался он смелости спросить однозначно, выяснить все у Викента… Теперь, не заставив считаться с собой изначально, спрашивать было глупо. Поздно. Привык уже, приспособился Мирка состоять на довольстве у Родины, и делать работу, которая ей нужна. Какие вопросы? Только сейчас он стал думать, что уже конец лета, что нет войны, а он — до сих пор, «пропавший без вести». Здоровый, живой, в самом деле, и сытый…

«Потерял я себя в Освенциме, или меня потеряла Родина?» Стал понимать теперь Мирка, что не в Освенциме — здесь, себя потерял, как вещь... Сам!

«А понял ли он, — посмотрел Ивана Романовича Мирка, — каково мне после слов его на душе?» Не узнал. Дверь прогремела.

— Поярков, — сказали оттуда, — к следователю!

Света им не включили, хотя Мирка знал, свет в этом городе, и в этом здании, есть. Но так было лучше: неуверенно чувствовал бы он себя, неуютно, когда бы пришлось смотреть в глаза Пояркову. Сумерки выручали Мирку.

А тот на допросе пробыл недолго. Кажется, он все знал: что с ним будет. Он жил, потому, что дышал, и потому, что дышать надо будет завтра. Таким много не надо, они приспособились тихо жить, незаметно. Оба молчали, но чувствовал Мирка, что думает человек о нем. И не хотелось, чтобы он заговорил.

— А я не был в плену, — сказал Поярков, в темноте не видя глаз Мирки, — Я военный, кадровый. До тридцать восьмого года — кадровый. А потом: непростое время, и я угодил, вместе с другими…

Мирка не слышал, чтобы он двигался или вздыхал. Просто он говорил, ровным голосом, в темноту. Догадывался, что слышит Мирка…

- «58-1г» — недонесение — десять лет…

— Ошибочно, да? Я так понимаю…

— Не разобрались. Время такое. Трудно было тогда разобраться. Смутное время, Мирка, страну тогда чуть мы не потеряли!

— Страну мы сейчас чуть не потеряли, под сапогом немецким!

— Но и тогда, Мирка, тоже. Да позади все, зачем теперь это? Забудется. Скоро только такие, как я, смогут случайно напомнить об этом. Прошло…

— Если Вы здесь, и не из плена, — значит с войны?

— Да. Срок мой истек бы в сорок восьмом. Но — война. А война все равно найдет военного. В этом ее справедливость. Поэтому, я войну прошел. Но, сейчас сорок пятый, а не сорок восьмой — срок не отбыт.

— Отбыли войну; не отбыли срок… — усмехнулся Мирка.

— Войну, Мирка, не отбывают!

— Ладно… Значит, еще три года?

— Да. Отсюда и должен отправиться я, отбывать…

— Три года — не очень много…

— Да, но если я здесь, а не на этапе, значит, срок стараются пересмотреть.

— Убавить?

— Думаю — наоборот…

«Для этого же я и здесь!» — мысленно подытожил Мирка.

— Будешь спать? — подождав, спросил Мирку Иван Романович.

— Да.

— Ну, спокойной ночи.

— И Вам…

Утром вызвали Мирку. Первым встретил Григорий Михайлович.

— Давай-ка, Мирка, — торопил он, — наедайся! Здесь же… — махнул он рукой.

Да, задержанных здесь кормили уже не с армейской кухни. Здесь были хлеб и баланда.

— Не подавись, — пошутил Викент, — я подожду.

И оценил, когда поел Мирка:

— Что-то хиленько, а? Не проголодался, что ли?

— Как человек поработал, так и поест!

— Золотые слова! Значит, неважно ты поработал, да? Он молчун?

— Нет, не сказал бы.

— Чего же тогда?

— Но пока молчит.

— А может, еще подсадить кого-то? Может, поразговорчивей будет?

— Вряд ли, вчера же мы не одни еще были.

— Значит, туго? Мирка, а ты не потерял сноровку?

Викент посмотрел по-другому: взглядом, какого Мирка раньше не замечал.

— Ах, вот что, — кривенько закусил он губу, — передохнуть тебе, может? Чуток, по-людски. Развеяться. Да, вон уж пора и еще одно… — Викент опять закусил губу, усмехнулся, — Мы девку найдем тебе. Накувыркаешься вволю! Все будет, Мирка, но подтянись, вытяни нам это дело! А за мной, ты же знаешь, не заржавеет!