Евгений Авдиенко - Последние солдаты империи

Николай поднял голову и, словно не услышав последней фразы дворцового коменданта, со вздохом тихо произнес:

– На фронте гибнут лучшие люди моей страны, – царь Николай вдруг резко поднялся и, повысив голос, посмотрел на Воейкова. – Но их убил не я! Их убивают враги… и это в корне меняет дело!

– Ваше Величество… гибель за Царя и Отечество – это почетная смерть для каждого из нас… мы всецело принадлежим вам, и, поверьте, вашим подданным не нужно другой судьбы…

Император не спеша подошел к Воейкову и, тепло улыбнувшись, пожал ему руку:

– Благодарю вас за эти слова, мне нужно было это услышать, – Николай II взял завещание монаха Авеля и поднес его к горевшей свече. Дождавшись, когда огонь охватил весь пергамент, он положил пылающий факел на стоявший рядом металлический поднос и, в задумчивости глядя, как догорает его тайна, которую он хранил четырнадцать лет, произнес:

– Так когда-нибудь сгорим и мы, – затем, повернувшись к Воейкову, уже спокойно и деловито добавил. – А с немецкими агентами поступайте так, как вам велит долг и присяга вашему Царю и Отечеству…

На следующий день оба немецких агента были арестованы. Сиротин лично проводил дознание обоих и сумел убедить одного из них – майора Крауса, что смертная казнь за шпионаж в пользу Германии, гораздо неприятнее, чем работа на русскую разведку. Еще через два дня в Копенгаген полетела телеграмма, в которой условленным текстом было сказано, что «операция» прошла успешно, интересующий документ изъят и находится в руках у верных людей кайзера. А затем было подготовлено «липовое» завещание монаха Авеля, которое Савелий Мохов должен будет лично передать прибывающему в скором времени немецкому курьеру.

Еще через день в сопровождении капитана Апраксина из Варшавы наконец-то прибыл Борис Нелюбов, который, доставив немецкий снаряд с отравленным газом, рассказал, как погибли ротмистр Харбинин и капитан Латушкин, и что о группе подполковника Решетникова ему ничего не известно. А затем обратился с просьбой об отпуске, которую после объяснений капитана, полковник Сиротин не выполнить просто не смог.

Когда аэроплан приземлился на том же аэродроме, с которого восемь дней назад взлетал «Киевский», и Нелюбов увидел бегущего к самолету капитана Апраксина, только в этот момент он окончательно понял, что задание выполнено и что он, вопреки всему, остался жив.

Аккуратно выгрузив из кабины немецкий снаряд, Апраксин тут же заявил, что они немедленно уезжают в Петроград, а когда услышал, что Борису Нелюбову нужно срочно кому-то позвонить по телефону, помощник полковника Сиротина посмотрел на него с жалостью, решив, что от многочисленных переживаний капитан Нелюбов сошел с ума.

Однако, когда Борис заявил, что восемь дней назад, прямо перед отлетом в немецкий тыл, он получил сведения об исчезнувшей жене, Апраксин переменил мнение и сказал, что звонок получится сделать из кабинета начальника станции в Варшаве перед самым отъездом в Петроград.

Борис Нелюбов, поняв, что выбора у него нет, лишь заскрипел зубами, но подчинился. Он ждал этого мгновения почти год, и эти два часа проволочки теперь уже ничего не решали.

Полный и совершенно лысый начальник станции долго не мог понять, почему два столичных офицера мало того, что вытребовали у него отдельный паровоз с вагоном, так теперь еще и пытаются выгнать его из собственного кабинета. И лишь повторное упоминание имени Верховного главнокомандующего умерило пыл железнодорожника, и он, решив больше не связываться с этими наглыми «штабными рожами», бормоча про себя проклятия, покинул кабинет, по выходе громко хлопнув дверью.

Как только они остались одни, Апраксин подошел к аппарату и именем великого князя Николая Николаевича через штаб Северо-Западного фронта потребовал, чтобы его немедленно соединили с госпиталем полковника Никитина. Когда услышал ответ, передал трубку Нелюбову и вышел из кабинета, деликатно оставив его одного.

– Объект номер четыре слушает, – прогудела трубка рокочущим Никитинским басом, и Борис Нелюбов с замирающим от волнения сердцем произнес:

– Добрый день, господин полковник! На проводе лейб-гвардии капитан Нелюбов, штаб-офицер особых поручений при генерал-квартирмейстере Юрии Никифоровиче Данилове, – Борис решил, что его полная должность произведет необходимое впечатление на армейского доктора и попутно избавит от необходимых, но ненужных сейчас объяснений.