Сергей Фетисов - Хмара

— Обдумаю, — эхом откликнулась она.

— Как большевики боролись в царском подполье, — негромко говорил он, — так и мы будем. Крови не испугаемся. И, может, кому-то придется погибнуть за светлое торжество Советской власти… Ну так на то и война!

Он положил ладонь на плечо девушки и, впиваясь потемневшими зрачками в ее лицо, спросил:

— Согласна ли ты, Наташа, вступить в подпольную организацию? Но подумай, прежде чем отвечать…

— Согласна, — выдохнула девушка, сделав судорожное глотательное движение, и лишь оно, это невольное движение, выдало глубину ее душевного волнения.

— Ты совсем не подумала, — упрекнул Орлов.

— Я раньше все обдумала… Не знала, что мне предложат… Но думала, если позовут…

— Хорошо, — кивнул Орлов. Он как-то сразу обмяк от схлынувшего напряжения. — В пятницу, когда стемнеет, приходи к Махину. Ты знаешь Махина? Ну, такой скуластый, с клюшкой ходит… Видела, наверное, только не помнишь… Ладно, приходи ко мне, вместе пойдем.

Наташа сделала утвердительный жест.

— А теперь угощай яблоками, — улыбнулся он глазами. — А то повела за яблоками и попробовать даже не дала…

С карманами, набитыми рассыпчатой панировкой, Орлов вышел за ворота. На углу встретились знакомые девушки, и он тут же раздарил Наташнн гостинец.

А Наташа снова вернулась в сад и, задумчивая, медленно шла по тропинке. У молоденькой яблони, где разговаривала с Орловым, остановилась, зачем-то потрогала пятнистые яблоневые листочки. Потом села прямо на землю, опершись спиною о ствол и сцепив колени руками. Мысли ее были взбудоражены, нервы напряжены.

Радостно повизгивавшая Жучка прибежала к молодой хозяйке и с разбегу лизнула ее в нос. Наташа кинула в собаку горстью земли. Жучка покорно отпрыггнула, но не убежала. Легла в отдалении, положила голову на лапы и глядела на девушку коричневыми преданными глазами.

О многом передумала Наташа, сидя под яблоней. Думала, что скоро ей двадцать лет, а она ничегошеньки не успела сделать для людей. Но теперь, подпольщицей, обязательно сделает, и люди будут ей благодарны. Если доведется погибнуть, то после войны, когда Красная Армия победит фашистов, на ее могилу придут пионеры и принесут цветы, а вожатая скажет им: «Ребята! Наташа Печурина училась в нашей школе, она погибла в борьбе с фашистами»…

Наташа ощутила, как на глаза ей наворачиваются слезы, и энергично затрясла головой. Нет, она не погибнет! Ведь в царское время не все подпольщики погибали… Глупо умирать в двадцать лет, такой молодой. Она сама еще будет рассказывать пионерам, как боролись с оккупантами их старшие товарищи-комсомольцы. Ну конечно, так и будет!

Протестующий жест, невольно сделанный девушкой, Жучка восприняла как призывный знак и снова бросилась к Наташе.

В горенке Дарьи Даниловны собралось пятеро. Сама Дарья Даниловна скромно пристроилась у двери на мешке с зерном, Никифор сидел на своей койке, рядом с ним — нога на ногу и независимо покачивая носком сапога — Петя Орлов. У противоположной стены на лавке — Наташа Печурина и Нюся Лущик.

Посреди комнаты грубо сколоченный необструганный стол — столярная самодеятельность Никифора. На перевернутом горшке мигает и коптит двухфитильный светильник. Такие светильники (их называли коптилками, каганцами, лампадами) на оккупированной территории заменили электричество и керосиновые лампы: нефти нет, нефть нужна немецким моторам.

Земляной пол горенки свежеподмазан красной глиной, присыпан духовитым чебрецом. По всему видно: гостей здесь ждали, к их приходу готовились.

Со стороны посмотреть — собралась молодежная гулянка. Прислонена к стене гитара, на столе колода истрепанных карт. Только веселья на той гулянке не слыхать.

И разговор не клеился. Гости приходили, рассаживались. С затаенным любопытством всматривались друг в друга. Но неудобно все время молчать — каждый это чувствовал. Перебросились замечаниями по поводу бумажного коврика с розовыми лебедями — и замолкли. Заинтересовались светильником (фитили поддерживаются проволочными крючками — ловко придумано!), и снова молчание. Не имели успеха шуточки Орлова, пытавшегося расшевелить девушек. Те лишь бледно улыбались.

У всех было торжественно-тревожное состояние, и говорить об обыденных вещах не хотелось. Они чувствовали себя заговорщиками, которых окружают тайны и опасности. Игре воображения способствовала обстановка: ночь, плотно закрытые ставни, колеблющееся пламя светильника, тени по стенам. Каждый старался не подавать виду, что взволнован, но все напряженно прислушивались к малейшему шороху в хате и за ее стенами. Даже Никифор, наиболее опытный из всех, и тот поддался общей нервной взвинченности.