— Fertig? [27] Готов?
— доносится из кабины голос шофера.
— Ja. Weg. [28] Да. Прочь.
Тонко взвывает стартер, глухим рычанием заглушает сто дизель. Грузовик трогается. Следом разворачивается и едет легковая машина, в которой сидят представитель окружного управления фельджандармерии господин Вульф и два солдата из дубль-охраны с ручными пулеметами.
Лида присела на корточки возле Семена; она прижимается к нему плечом, делясь своим теплом, своей тоской и неистребимой надеждой. Наташа, как только втолкнули ее в кузов, отыскала глазами Никифора и тоже опустилась около него. Она пришла к нему сама, пришла с пылающими щеками и смущенным взором, как на первое и последнее свидание в своей жизни.
— Попрощаемся, Митя, — прошептала она, по прежнему называя его подпольной кличкой, хотя в этом теперь не было надобности. Ему захотелось услышать из ее уст настоящее имя. Он сказал ей тихо:
— Меня зовут Никифором…
Должно быть, она поняла его желание и послушно поправилась:
— Давай попрощаемся, Никифор!
Два серо-голубых родника струили на него нерастраченную девичью нежность. И столько муки было в них, столько отчаяния, что Никифор не выдержал и отвернулся. Но девушка ждала — он быстро нагнулся и поцеловал ее в губы.
И многие стали прощаться. Кто сидел друг от друга далеко, прощались глазами. У большинства по щекам катились слезы. Охранники равнодушно взирали на это — привыкли. Они следили лишь за тем, чтоб никто не поднимался со своего места.
Через задний борт в промежутках между сидевшими охранниками можно было разглядеть улицы, по которым их везли. За маршрутом напряженно следили Семен Резников и несколько других никопольцев. Они знали, что если с улицы Карла Маркса, теперешней Гамбургерштрассе, машина пойдет в гору, то их везут на расстрел, на пустыри. Если же повернет налево, то — в концлагерь.
Они все еще надеялись на концлагерь. Им казалось невероятным, немыслимым, диким, что через какой-нибудь час они перестанут жить. И они надеялись, несмотря ни на что и вопреки всему, потому что надежда у человека умирает только с жизнью.
Машина, пройдя Гамбургерштрассе, тяжело урча, полезла на подъем к железнодорожному переезду. За переездом начинались пустыри, имевшие в Никополе такую же страшную славу, как Кучугуры в Знаменке. Никифор по осунувшимся лицам никопольцев понял, куда их везут.
Вытянув шею, Никифор смотрел на уплывающие назад улицы. Он дожидался окраины, где условлено подать сигнал к нападению па охрану. Немецкий гарнизон располагался в центре Никополя, и комсомольцы рассчитывали, что на окраине легче убежать и спрятаться, чем в самом городе или в поле. А пока подоспеет помощь из гарнизона, разбежавшиеся смертники будут уже далеко. Поди поймай, если все прыснут в разные стороны!
Все было предусмотрено, за исключением того, что за ними пойдет вторая машина с пулеметами. Но менять что-либо в намеченном плане теперь невозможно.
Грузовик взбирался по крутому подъему, развороченному бомбежкой. По сторонам лепились дома и хаты, которые чем дальше, тем становились приземистей и располагались по-деревенски привольно — приближалась окраина…
Пришла минута действовать!
И в этот момент — о, счастье! — Никифор увидел, что легковая машина забуксовала на выбоине, тогда как мощный грузовик, на котором их везли, продолжал уверенно преодолевать подъем.
Набрав в легкие побольше воздуха, Никифор громко и надрывно закашлялся и тут же, вытянув из-за спины руки, схватил за ногу сидевшего на борту немца, изо всей силы дернул его к себе. Тот хлопнулся спиной о днище кузова, винтовка выпала из его рук. Ею овладел Беров и выстрелил в охранника.
И охранники, и приговоренные к расстрелу — все вскочили на ноги, началось невообразимое, страшное…
В старой церквушке, что и по сей день стоит напротив проходной Никопольского кирпичного завода, шла воскресная служба. Толпа пожилых людей внимала сладкоголосому попику, служившему позднюю заутреню.
— Господи, помилуй нас! — восклицал попик, показывая молящимся прикрытый ризами зад. Одновременно с ним кланялись, крестились старики и старухи. Неторопливо, по установленным канонам текла церковная служба. Пахло прогорклым ладаном, гарью восковых свечей.
Вдруг снаружи, от шоссе, до слуха прихожан донесся винтовочный выстрел. Попик продолжал сладко:
— …Аз возрадуются ангелицы в небесах, да снисходит, господи, благодать твоея…
Читать дальше