Свен Хассель - Направить в гестапо

Вскоре Малыш вышел в коридор. По-прежнему молча. Мы равнодушно вернулись к картам, но не успели их раздать, как Малыш вернулся.

— Крюге дал дуба в камере! — взволнованно выпалил он. — Повесился на подтяжках!

Напряжение спало. Мы толпой пошли по коридору, чтобы посмотреть. Крюге покачивался под потолком, словно уродливая тряпичная кукла. Лицо его посинело, раздулось, выкаченные глаза безжизненно смотрели на нас. Шея казалась невероятно длинной. Под ним на полу валялось его кепи.

— Это лучшее, что он мог сделать, — сказал Барселона.

Мы бесстрастно смотрели на покачивающийся труп.

— Нечего жалеть эту крысу, — заявил Малыш.

Не думаю, что кто-то жалел. Даже Штеге не пытался сказать что-то в его защиту.

— Придется внести это в рапорт, — сказал Старик. — Иначе неприятностей не оберешься.

Все пошли обратно в караульное помещение. Старик сел за свой стол и взял ручку, а мы с большим удовольствием вернулись к прерванной игре в карты.

— Жаль, что у него не хватило благопристойности подождать, пока он не окажется в Фульсбюттеле, — сказал Порта, быстро тасуя колоду под нашими пристальными взглядами. — Что поделаешь, некоторые люди бестактны от природы.

Оба они были прохиндейными дельцами, рожденными для того, чтобы постоянно попадать в неприятности и всякий раз из них выпутываться, уважающими вероломство и хитрость другого, даже когда старались надуть друг друга. Крали все что попадалось под руку и продавали все что можно — от женщин до стреляных гильз.

Водитель эсэсовец покачал на ладони сигарету, — задумчиво глядя на нее. Потом поднес к ноздрям и недоверчиво понюхал.

— По-моему, ты грязный обманщик, — заявил наконец он. — Разорви ее, чтобы я увидел собственными глазами.

— Сомневаешься в моих словах? — надменно спросил Порта. — Раз я говорю, что в каждой сигарете есть опиум, значит, есть в каждой.

И с презрением плюнул на эсэсовский флажок, развевавшийся на большом сером «мерседесе». Водитель немедленно отплатил той же монетой, харкнув в сторону памятника солдатам, сложившим головы в Первую мировую войну.

Закончив этот обмен формальностями, они вернулись к делу.

— У меня есть неплохая партия автопокрышек, — предложил эсэсовец. — Как раз по твоей части — только вот их сейчас ищут.

— И тебя тоже, — ответил Порта. — Ставлю пять марок против щепотки грязи, в один прекрасный день ты попадешь к нам.

Эсэсовец равнодушно пожал плечами.

— Приходится рисковать, — лаконично сказал он. — Если интересуешься, могу дать адрес отличного кабаре.

— Кабаре я знаю много.

— Не таких, как это. И не поблизости. И не с голыми красотками.

Порта облизнул губы. На скулах его выступил яркий румянец.

— С совершенно голыми?

— Почти что. Туфельки, чулки, подвязки, пояса — в самый раз, чтобы завестись. Претензий быть не может, так ведь?

Порта поскреб пальцами горло.

— А можно их снять, скажем, на вечерок?

— Почему же нет?

Они подались друг к другу и начали обсуждать условия.

Лейтенанта Ольсена совершенно неожиданно арестовали. Обвинили в связи с группой попавших под подозрение офицеров и в произнесении дискредитирующих фюрера слов. Впоследствии мы узнали, что донесла на него жена.

Утром за ним явились двое рядовых и лейтенант из полиции вермахта; они тихо проскользнули в лагерь так крадучись, что тут же привлекли к себе внимание. Несомненно, целью их было взять Ольсена с минимумом суматохи и увести до того, как потребуется отвечать на многочисленные вопросы, но мы, к счастью, узнали об их появлении и смогли предупредить оберста Хинку. Поделать почти ничего было нельзя, но по крайней мере мы могли устроить хорошую бучу. Некоторых офицеров мы бы с радостью увидели арестованными, но лейтенант Ольсен не принадлежал к их числу. Он командовал ротой больше двух лет, служил в полку с тридцать восьмого года, и мы не собирались безучастно стоять, глядя, как его уводят.

Услышав эту весть, оберст Хинка тут же отправил адъютанта арестовать двух полицейских при выходе из штаба роты. Часовых предупредили, и все выходы были закрыты. Покинуть здание не мог никто.

Адъютант учтиво улыбнулся офицеру полиции.

— Лейтенант, оберст Хинка хочет поговорить с вами. Если соблаговолите пойти со мной, я провожу вас в его кабинет.

Лейтенант и оба полицейских пошли за ним, упрямо таща с собой Ольсена. Он представлял собой добычу, которую им велели доставить, и у них не было намерения отпускать его на этой стадии дела.