Войцех Ягельский - Башни из камня

— Мы никогда не пожертвуем независимостью ради мира. И дело не в принципе, дело в том, что если я, как чеченский президент, откажусь от независимости моей страны, я обреку на войну и гибель своих внуков. Мы же уже четыреста лет воюем. Вся наша история — это одна великая война с Россией. Ермолов, гражданская война, предательства белых и красных, Сталин, Ельцин, Путин. Все время война, все время погромы, пожарища, трупы. Эту войну из поколения в поколения передают в Чечне отцы сыновьям. Пока что ни одно поколение не могло передать потомкам ничего, кроме воспоминаний о жестокостях и несправедливостях со стороны России. Как мы можем жить в России, если она у нас ассоциируется только со смертельной угрозой? Чеченцы собственной кровью веками платят за разгадку загадочности русской души. Телами наших предков усеяны Сибирь и пустыни Туркестана. И мы должны чувствовать себя в России в безопасности? Верить ей? Как народ мы имеем шанс выжить только в независимом государстве, признанном всем миром, таким, которое Россия не сможет безнаказанно захватывать, грабить, рушить по своему усмотрению. Мы хотим независимости для того, чтобы Россия больше не имела права нас убивать.

— А есть ли такое дело, за которое стоит отдать жизнь?

— Да. Свобода. Жить свободным. Верить в своего Бога. Жить, как жили отцы, в согласии с традициями и обычаями. Знать, что тебе и твоим близким ничто не угрожает. За это стоит отдать жизнь.

— А что для вас значит слово «свобода»?

— Свобода — это право жить по-своему. Право на существование. Чтобы никто не мог нас безнаказанно убивать. Вот и вся свобода.

Шамиль Басаев велел мне прийти в обеденное время. Уже с улицы его дом из красного кирпича напоминал боевую крепость. И был крепостью. За голову Шамиля российские генералы пообещали награду в миллион долларов. Потом неоднократно увеличивали сумму.

Огромный двор был заставлен внедорожниками «тойота», военными джипами, полевыми кухнями. Под стеной штабелем были сложены минометы.

Везде сновали бородатые партизаны в полевых солдатских мундирах. Большинство из них участвовало в военном походе Шамиля на Дагестан. Их было легко распознать. Они казались старше. Их выдавали лица, удивительно спокойные, как будто отсутствующие, и жесты, более неторопливые, солидные. Они больше держались вместе, связанные братством недавно пережитого, близостью смерти и страха, осознанием того, насколько их все это отличает от остальных. Меньше говорили, тише смеялись, от вопросов о недавней войне в Дагестане отделывались шутками, не в силах передать словами того, что пережили.

Шамиль приказал поварам накормить нас пловом и отварной, жилистой говядиной из полевой кухни, свежим хлебом и луком. Только после обеда его адъютанты проводили нас по узкой лестнице на второй этаж.

Он был невысокий, но крепко сложенный, молодцеватый. В полевом мундире. Поприветствовал нас быстрым, крепким пожатием руки и уселся, подвернув ноги, на ковер. На левом плече — погон с мусульманским кредо: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его».

С тех пор, как он присоединился к мусульманским революционерам, в соответствии с их модой перестал бриться, и теперь длинная черная борода падала ему на грудь. Нашел Шамиль решение и для ранней лысины — брил голову, так же в соответствии с революционными канонами. У меня создалось впечатление, что этот новый облик ему безумно нравился.

— Шамиль Басаев, восемнадцатикратно убитый, — бросил вместо приветствия.

Во время разговора, явно доставлявшего ему удовольствие и развлекавшего его, оставался настороженным, внимательным, точным в словах. В отличие от Масхадова, говорил свободно, быстро, с воодушевлением, со свойственным чеченцам саркастическим юмором. Легко менял роли, как только предыдущая ему надоедала. То был разбойничьим атаманом, пользующимся уличным жаргоном, то через минуту произносил пламенную революционную речь, говорил тоном самоуверенного, не терпящего возражений, государственного мужа. То вдруг проявлялся в нем язвительный насмешник или остроумный, познавший жизнь мудрец, который на наших глазах превращался в скрывающего тысячу тайн заговорщика. Его секретари, адъютанты и охрана, молча сидя на коврах у стены, не сводили глаз со своего командира, как с блестяще играющего спектакль актера.

Шамиль не забывал и о собеседнике, не позволял ему ни на секунду потерять интерес, или не дай Боже, почувствовать скуку. Точно расставлял акценты, пересыпал речь поговорками, которых, кажется, имел в запасе множество на любой случай жизни. Искреннюю, чуть ли не мальчишескую радость доставляло ему поймать гостя на неудачно подобранном слове, неточной мысли.