Демонстративно выехал из столицы в Ведено, заявил об уходе из политики. Рассказывал, что поставит пасеку или займется нефтедобычей, будет заочно изучать право или торговать компьютерами, а может, откроет охранную фирму со своими бывшими соратниками.
Но долго в тени не удержался, испугался забвения — вернулся в большую политику, когда расчетливый стратег Масхадов в поисках союзников, нейтрализуя противников, поручил ему пост вице-премьера и фактически своего заместителя.
Впрочем, создавалось впечатление, что, если бы только была такая возможность, если бы хватало постов, Масхадов всех взял бы в правительство, всех сделал министрами, директорами, председателями, генералами. Он хотел угодить всем, всем что-то дать, чтобы всех перетянуть на свою сторону. Как будто боялся иметь врагов. Сначала предложил посты в правительстве Басаеву и Удугову, своим соперникам на президентских выборах. Он прибавлял собранные им голоса к тем, что получили Басаев и Удугов, и выходило, что восемь из десяти чеченцев должны поддержать его правительство.
Чтобы обеспечить себе благосклонность диких горцев, все еще оплакивающих Дудаева, Масхадов сделал их земляка вице-президентом. Быстро сообразив, что таким образом он вызовет недовольство Басаева, который ненавидел вице-президента, он сделал его вице-премьером. Потом одним махом наделил должностями почти всех своих соперников по президентским выборам. Удугов стал Министром иностранных дел, Закаев — Министром культуры, Гелаев — Министром обороны. Таким образом, в чеченском правительстве оказались практически все, друзья и враги, герои и предатели, ученые знаменитости и безграмотные выскочки.
Ожидалось, что, став президентом, Масхадов скорее окружит себя бывшими чиновниками, с которыми его связывало и воспитание, и образование, и биография. Наверняка у него было с ними больше общего, чем с молодыми партизанскими командирами, с которыми судьба его свела случайно. К тому же теперь, когда нужно было восстанавливать страну из руин, ему больше пригодились бы люди старого режима, инженеры и чиновники, а не партизаны-недоучки. Однако именно им отдал Масхадов первенство при назначении на правительственные должности.
Коммунистов и коллаборационистов допускал в правительство только тогда, когда действительно был вынужден это сделать. Говорил, что может они и умеют управлять, но наверняка не имеют на это морального права. Масхадов не скрывал, что министерские посты даются командирам не за их знания и умения, а за военные заслуги. Похоже, он верил, что в мирное время сможет командовать так же, как во время войны.
Ему выпало управлять страной, которую до основания разрушила война, и людьми, которых она развратила. Страной, где свобода была всегда важнее независимости, свобода, понимаемая как ничем неограниченное право вершить как добро, так и зло и даже определять, что есть добро, и что зло. Ему пришлось управлять людьми, которым смерть кажется пустяком по сравнению с оскорбленной честью, а всяческие конституции, предписания, уставы, законы и даже Коран уступают первенство древнему кодексу чести.
Ему пришлось управлять страной, из которой оккупационная армия, правда, ушла, но оставила при этом в каждом ауле по дюжине агентов и диверсантов — они должны были сделать так, чтобы Чечня никогда не выбралась из трясины бандитизма, раздоров и нищеты. Страной, где люди говорят: тебе я верю, но ни на грош не доверяю тому, кому доверяешь ты.
Неизвестно было, с чего начинать. Все казалось срочным и неотложным. Что раньше восстанавливать: дома, школы или нефтезаводы? Вести переговоры с россиянами или разоружать джигитов, которые так привыкли к автоматам, что никак не могли с ними расстаться? А ведь их было около ста тысяч, и они ничего кроме стрельбы не умели, или попросту не хотели делать. Пытаться перетягивать врагов на свою сторону или начать, в конце концов, с ними бороться? Ни на что не хватало ни времени, ни сил. Все валилось из рук.
Кроме того, ни на что не хватало денег. В разрушенной войной стране государственная казна была пуста. Рубли, выделяемые во время войны назначенными Кремлем управляющими, были разворованы до копейки. Когда во время официального визита в Москву, куда он приехал на подписание мирного договора, Масхадов заговорил о деньгах, которые, якобы, широким потоком текли в Чечню на восстановление хозяйства, Ельцин развел руками: «А черт его знает, куда они подевались. Но я проверю».
Читать дальше