Александр Пересвет - Воин Донбасса

Революцию в Крыму Мишка не то что принял — он принял её с восторгом и с бурным деловитым энтузиазмом. Он мгновенно сколотил отряд из местных казаков, которые тут же взялись за обеспечение защиты пророссийских митингов и приступали уже к блокированию политически значимых пунктов. В частности, управления СБУ. Так что когда в Крыму, сперва с разведывательными целями, появился Тихон, встреча его с Мишкой была, естественно, предопределена. Не с ним одним, понятно, — в Крыму были и другие подобные Митридату активисты. Но с ним у шефа родилось полное взаимопонимание по казачьей линии.

Алексей, прилетев в Симферополь 10 марта, получил из рук в руки практически налаженную схему работы и связи. В том числе с тем же Мишкой.

От Крыма у Кравченко осталось впечатление калейдоскопа. Причём сам он чувствовал себя так, словно находился внутри этих постоянно меняющихся узоров. Потому что работы и суеты по «верчению» того самого «калейдоскопа» хватало. Но всё равно не покидало ощущение какого-то праздника.

Тогда и поработали впервые совместно с Митридатом. Вот человек, который был в своей стихии! Словно с пропеллером в заднице, энергичный и подвижный, в камуфле, но в кубанской приказной папахе он успевал, казалось, везде. И везде имел связи, везде имел друзей. И всё, казалось, знал.

Быстр парень, что уж… Но дискомфорта в его компании Алексей не ощущал ни грамма — а это был для него важный признак, что с человеком можно сближаться. То ли инстинкт, то ли что это — но работала эта «чуйка» с детства, а за годы службы в разведке и работы в «Антее» она развилась до вполне надёжного опознавательного маркёра.

«Ну что, будем стоять вместе, спина к спине?» — спросил Митридат, когда после двух суток заполошного гона нарисовалось время познакомиться поближе. Традиционно познакомиться, так сказать. То есть накатив по четвёртой.

Так что Алексей с чистой душой ответил: «Да, спиной к спине. И мы всё слепим». И выпили уже как на брудершафт. Без этих, конечно, тупых ритуалов с переплетением рук и поцелуями — мужчины всё же. Но по сути то же: закрепили боевой союз.

А калейдоскоп продолжался. И это было… Это было настоящее! Это… раз в жизни!

В череде событий больше всего Лёшка запомнил вечер в Симферополе после референдума. Как тысячи, если не десятки тысяч людей — казалось, тут, на площади, собрался весь Крым, — плача и смеясь, смеясь сквозь слёзы, пели гимн России. Плача и смеясь. Счастливо плача и счастливо смеясь. И этим искренним порывом к новообретённой родине было словно наэлекризовано всё вокруг — так, что немудрящие эти слова в гимне превратились в какую-то священную, от сердца и до Вселенной, присягу на верность России.

И Алексей сам пел и сам почти плакал. И всё прочее было тогда неважно, а важно, что был он в этот момент просто гражданином своей великой страны, своей великой Империи, снова расправляющей плечи. И был он снова её солдатом, её верным солдатом, готовым за неё на всё…

И сквозь невыразительные, деревянные слова Военной присяги, вдруг появившиеся в мозгу, — «клянусь достойно исполнять воинский долг, мужественно защищать свободу, независимость и конституционный строй России, народ и Отечество» — само собой всплывало чеканное, бронзовое, величественное, выученное когда-то в курсантском кубрике едва ли не для смеха:

«Я всегда готов по приказу Советского правительства выступить на защиту моей Родины — Союза Советских Социалистических Республик, и как воин Вооружённых Сил клянусь защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами»…

Алексей совладал с мыслями. Бэтмен! Подумать только! Бэтмен! И убит!

Через секунду принял контроль над лицом. Улыбнулся. Затем мягко сдвинул одеяло и легонько похлопал Ирку по круглой розовой попке. Попка протестующе напряглась.

Собственно, только что излучавшаяся от Ирки аура неги, уюта и довольства жизнью уже исчезла. Подруга Лёшкина не была болтлива — но не была и глуха. Просто ей, как и самому Алексею только что, до одури не хотелось выпрастывать себя из полусонной нирваны в грубый наждак военной действительности. Ну, пусть полувоенной.

Из полусна — в полувойну…

Всё равно не хотелось. Вот девчонка и противилась. Не шевелилась и не открывала глаз.

— Слышь, мышь, — была у них такая присказка из того личного «диалекта», который всегда возникает в любящих парах. — Зовут меня. Дела. Через полчаса ухожу. Ты поваляйся, если хочешь. Но когда вернусь, не знаю…