Филипп Капуто: Военный слух

Офицерская кандидатская школа находилась в Куонтико, где занимала обширный участок в сосновых лесах Виргинии недалеко от Фредериксберга, где за век до того ни за что положили Потомакскую армию. Именно там летом 1961 года вместе с несколькими сотнями других парней, стремившихся стать лейтенантами, я впервые вкусил военной жизни и начал учиться воевать. Нам всем было от девятнадцати лет до двадцати одного года, и тем из нас, кому суждено было дойти до выпуска, предстояло через четыре года возглавить первые подразделения вооружённых сил США, отправленные во Вьетнам. Само собой, тогда мы этого не знали. Да и где он, этот Вьетнам, мы имели лишь смутное представление.

За шесть недель мы прошли тот же курс начальной подготовки, что проходили рядовые, в Кэмп-Апшуре, который представлял собой островок из тесно составленных сборных домиков и обитых жестью строений, запрятанный глубоко в лесу. Такая монастырская изоляция от мира была вполне уместна, потому что мы очень быстро поняли, что корпус морской пехоты — не просто вид вооружённых сил, а нечто большее. Это было замкнутое сообщество, требовавшее безоговорочной преданности его доктринам и ценностям, весьма походившее на какой-нибудь квазирелигиозный военный орден древности, вроде Тевтонского ордена или фиванского войска. А мы были сродни послушникам, и суровое обучение под руководством верховных жрецов, именовавшихся инструкторами, должно было стать испытанием, предшествующим посвящению в члены ордена.

Это и было самым настоящим испытанием, физическим и психологическим. С четырёх утра до девяти вечера нас заставляли маршировать и отрабатывать строевые приемы, преодолевать полосу препятствий, спотыкаясь и падая, совершать переходы на 90-градусной [8] 90 градусов по шкале Фаренгейта — примерно 32 градуса по Цельсию — АФ жаре в качестве наказания и для приведения нас в необходимую физическую форму. На нас постоянно кричали, нас пинали, унижали и дёргали. Имён у нас не осталось, вместо этого инструктора называли нас «засранцами», «гондонами» или «тормозами». В моём взводе инструкторами были капрал и сержант. Капрал был маленького роста, и жестокость его была сродни той, что характерна для людей маленького роста, а сержант Маклеллан был нервно-энергичным чернокожим, с мышцами крепкими и гибкими как телефонные кабели, предназначенные для прокладки под землёй.

Самые яркие воспоминания остались от строевой подготовки: мы часами маршировали под солнцем, таким жарким, что асфальтовый плац превращался в вязкое асфальтовое поле, к которому прилипали ботинки; казалось, что это никогда не кончится, и нас будет вечно подгонять и подстёгивать голос Маккеллана — безжалостный, требовавший подчинения, этот голос укоренялся в нашем сознании до такой степени, что мы даже шагу ступить не могли без этого голоса, ритмично отдающего команды.

Раз-два, раз-два, раз-два, левой, левой, раз-два, левой… левой… левой.

Держать строй, держать строй, сохранять дистанцию.

Дистанция тридцать дюймов, интервал — сорок.

Левой-правой, левой-правой.

Кру-у-гом! Кру-у-гом! Левое плечо, впе-рёд!

Строй держать, держи строй, строй держи, гондоны!

Левой-правой, левой-правой. Ноги не слышу!

Шевели ногами! Раз-два, левой!

— Шаг печатаем! Ноги не слышу!

Раз-два, левой-правой, левой-правой.

Оружие ровней. Ровнее, девки! Э, четвёртый урод в первой шеренге — я сказал, ровней оружие, нах! Ровнее! Раз-два, раз-два.

Ровней оружие, щас я те устрою, по морде захотел? Раз-два. Оружие поправь! Глухой, нах? Выше голову!

Чё уставился, чучело?!

Выше голову! Оружие поправь! Понял, дурень?!

Раз-два, раз-два.

Раз-два, левой! Левой! Раз-два-три. Левой! Левой! Раз-два-три. Левой, урод! Левой! Левой! Раз-два…

Левой-правой, левой-правой.

Строевая подготовка должна была воспитать в нас дисциплинированность и коллективизм, две из главных добродетелей, ценимых в морской пехоте. Что ж, к началу третьей недели мы научились исполнять приказы незамедлительно и одновременно, не рассуждая. Каждый взвод был превращён из группы отдельных личностей в механизм, в котором мы были всего лишь деталями.

Наши психические и физические силы подвергались изощрённым испытаниям по ряду причин. Прежде всего, эти испытания должны были устранить из наших рядов слабаков, носивших родовое название «неуды» — от слово «неудовлетворительно». Считалось, что человек, не способный выдержать, когда на него время от времени кричат или отвешивают пинка, никогда не сможет устоять перед тяготами, присущими боевым условиям. Но эти издевательства должны были ещё и лишить нас всех чувства собственного достоинства, заставить ощущать свою никчёмность до тех пор, пока мы не докажем, что соответствуем строгим требованиям, предъявляемым к людям в корпусе морской пехоты.