Траян Уба - По ту сторону Венского леса

Уже два дня отделение телефонистов под командой ефрейтора Луки возилось с прокладкой нового телефонного провода. В первый день с наступлением темноты немецкий патруль заставил их прекратить работу. Из дивизиона майора Фронеску доложили об этом немецкому командованию, и гауптман получил приказ: разрешить румынским телефонистам работать и ночью. Таким образом, Роман смог пробраться на станцию Бухарест-товарная.

В этот день сержант Илиуц ушел с поручением в штаб зенитной артиллерии, находившийся в парке Карол. Он вернулся только под вечер и сразу же направился к дому Сасу, чтоб доложить ему о выполнении приказа. Но часовой, который выставлялся у дома каждый раз, когда у Сасу были гости, не разрешил ему войти. Илиуц настаивал, и часовой вошел в дом. Вернувшись, он сказал, что сержанту Илиуцу приказано доложить о выполнении задания на следующий день во время переклички.

Когда Илиуц возвращался к палаткам, его встретил сержант Наста:

— Что нового, сержант?

— Да что ж нового, Наста, вот был в городе, узнал, что отменили все отпуска и увольнения.

— Да что ты? С каких пор?

— Со вчерашнего дня, двадцать первого августа. Кажется, что-то случилось на фронте в Молдавии.

— Черт возьми, да как же это так без увольнений?

Сержант Наста в нашей батарее был единственным зенитчиком, который на протяжении двух месяцев отказывался от еженедельной увольнительной. Впрочем, с тех пор как в городе начались бомбежки, все меньше и меньше солдат стали уходить из Джулешти. Лишь те, у кого родные жили недалеко от Бухареста, отпрашивались на один день, чтобы сходить в свое село и повидаться с близкими. А что смотреть? Горе и голод? Пепел и руины от бомб, сброшенных наугад с американских самолетов? Не удивительно, что, вернувшись из увольнения, «счастливчики», увидевшие свое село и свои семьи, становились задумчивыми и печальными.

Солдаты из Баната, Ардяла, Молдовы, Олтении, Добруджи довольствовались двухчасовой прогулкой по кварталу. Они заходили в какой-нибудь трактир, чтобы пропить последний грош, или подсаживались к соседнему столику, где сидели рабочие. И чего только они не узнавали здесь! Как? Прогнать бояр и отдать землю крестьянам? Ведь об этом можно только мечтать. И солдат недоверчиво качал головой. Когда же рабочие, перебивая друг друга, начинали ругать правительство, Антонеску, солдат вставал, испуганно оглядывался по сторонам и, пролепетав: «Уже поздно, я должен идти. Долг есть долг», шел к двери.

— Эй, браток, постой! Какой долг? Долг перед богачами?! Я тоже так говорил, когда был солдатом, а потом целые годы гнул спину на фабрике, когда же мы стали требовать, чтобы к нам относились, как к людям, а не как к рабочему скоту, хозяева вызывали солдат, чтобы они стреляли в нас, в рабочих. Не стреляйте больше в своих, ребята, не стреляйте!

Сержант Наста никуда не ходил. В воскресенье он спокойно ложился спать, считая, сколько дней осталось до конца месяца, когда он получит, как обычно, четырехдневный отпуск. Тогда он побывает в Турде и повидается со своей сестрой, которая сейчас живет там. Он был у нее последний раз в июне и опоздал на целый день. К счастью, Сасу с утра уехал на совещание офицеров дивизиона и вернулся только ночью совершенно пьяный. Наста же давно спал, голодный, грязный, разбитый от усталости. Он опоздал на свой поезд и вернулся на товарном с двумя пересадками: в Брашове и в Плоешти. Так он объяснил свое опоздание Илиуцу.

Все в батарее знали о том, что Наста опоздал на целые сутки, но молчали. Сасу ни о чем не догадывался, а то бы не миновать сержанту военного трибунала.

Между тем Илиуц продолжал выкладывать новости:

— Ну, так вот, вхожу я в парк Карол. Народу, братец, полно, как листьев на дереве, будто нет ни войны, ни бомбежек. Зато облава за облавой. Полицейские, шпики, жандармы цепью окружают толпу и у всех проверяют документы. Пустили слух, будто сброшенные на парашютах большевики собираются взорвать Бухарест. На самом же деле ищут дезертиров с Восточного фронта. Но они не такие дураки, чтобы гулять в парке Карол. Кто знает, где они прячутся, несчастные. Я их не осуждаю: было б за что умирать, а то за фашистов! Все равно все рушится.

— Ах, Наста, а какие там девушки, — продолжал Илиуц, — как весенние цветы на лугу; а какие на них платья! А парни, черт бы их побрал… каждый с двумя-тремя девушками. Некоторые совсем мальчишки, молоко на губах не обсохло, а иные как мы, а вот в армии не служат! На этих-то облав не делали. Полицейские даже пожимали им руку, а потом находили в ладони сотни лей. Чего другого, а денег у этих молодчиков хватает. Они приезжают и уезжают на машинах. Ресторан на берегу озера кишит, как муравейник. И в парке, на озере, лодки, лебеди, музыка гремит, танцы. Понимаешь, браток?