Семен Шмерлинг - Десант. Повесть о школьном друге

Запев его подхватили.

С того декабрьского вечера ротные, а то и батальонные «концерты» повторялись нередко: как выпадает кратковременный отдых, раздается голос ротного командира. Пел он и на марше, чтобы веселее было шагать и тащить увесистые «самовары». Однажды в письме к Октябрине Ивановой Леопольд раскрыл свой фронтовой репертуар:

«С вечера обычно начинаем петь песни, перепоем все — от народных до Штрауса и Глинки. В исполнении последних участвую только я, остальные слушают».

Любил Некрасов «Попутную» Глинки, бетховенские «Застольную» и «Шотландскую», арии герцога из «Риголетто» Верди, Галицкого из «Князя Игоря» Бородина и, конечно, схваченные из предвоенного кинофильма «Большой вальс» вальсы Штрауса. Вместе с ним минометчики и стрелки дружно пели «Светит месяц», «Запрягайте, хлопцы, коней», «Валенки» — в подражание знаменитой певице Руслановой. И, разумеется, военные: «Шел отряд по бережку», «Полюшко-поле», «Катюшу», «Темную ночь» и «Землянку». Леопольд хранил в памяти много шуточных и озорных песенок, которые привязались во дворе и школе.

Со временем песни стали перемежаться рассказами, побасенками, воспоминаниями. Некрасов заметил, что бойцов особенно привлекают разговоры о детстве и юности, мирных годах. Эти сравнительно недавние, но такие далекие времена на войне так дороги и желанны. Однажды шутки ради Леопольд рассказал такой забавный случай:

— Как-то в летние каникулы отправились мы втроем в цирк. Представление нам понравилось: акробаты, канатоходцы, клоуны… И уж очень хороши были дрессированные медведи, чего только они не вытворяли: боролись, плясали под музыку и даже на велосипеде катались. В общем, здорово. Так вот один из нас, круглый такой паренек, по прозвищу Морж, смотрел-смотрел на косолапых да вдруг возьми и спроси: «А медведи-то настоящие?» — «Какие же еще?» — «А может, поддельные: люди в медвежьих шкурах». Ну, уморил. А третий, Митька, и говорит: «Пойдем посмотрим, раз ты такой недоверчивый». Пробрались мы через служебный вход, нашли клетки с медведями и убедились, что они самые что ни есть доподлинные. Хохотали до упаду. С тех пор у нас в классе фраза про медведей вошла в поговорку. Если сомневались в чьей-либо искренности, подозревали в фальши, то говорили: «А медведи-то настоящие?» А мой друг Кирилл Мишарин даже нарисовал карикатуру на одного парня, любившего прихвастнуть, изобразил его в медвежьей шкуре.

— А мишки-то настоящие? — подхватил рассказ Некрасова смешливый минометчик Воронков. — Сгодится.

Фраза пошла гулять по минометной роте, как по московской школе.

И в другой раз разговор зашел о честности, порядочности, человеческом достоинстве. Некрасов рассказал бойцам одну школьную историю:

— Вы все учились и знаете отлично, что такое списывание и подсказка.

— Как же, сами грешили.

У нас в классе, бывало, сдували. Не часто, при крайней необходимости. Да было это и непросто. Попробуй спиши контрольную по физике: у физички Полины Юльевны глаз наметанный, просвечивает, как рентгеном. Вряд ли кому приходило в голову подсказывать на биологии и ботанике: Николай Николаевич Лебедев только на вид простоват, а бдительности не терял. На географии Серафиму Дмитриевну Менделееву тоже не проведешь: она едва ли не весь мир объездила, знала даже, какого цвета вода в каналах Венеции. Начнет гонять по географической карте, ни один суфлер не выручит. Что касается учительницы математики Марии Яковлевны Мирзахановой, то на ее уроках сдувать было легко. Сидит она задумавшись, накинув на плечи цветастую шаль, и нас не замечает. То смеется-заливается, то бурно гневается на лодырей… Обманывать ее было просто совестно… И все же, случалось, иной раз и списывали. Но вот произошел у нас в девятом классе «Б» крутой поворот.

— Как так? — заинтересовались бойцы.

— В то время мы часто собирались на квартире Наташи Самохиной, нашей одноклассницы. Семья у нее книжная и театральная. Наташина мама — Евгения Николаевна — преподавала литературу в театральном училище, и с ней всегда было очень интересно. По ее совету принялись мы читать вслух и обсуждать книгу писателя Бориса Горбатова «Мое поколение». В ней говорилось про молодых ребят, комсомольцев двадцатых годов, и они пришлись нам по душе: мужественные, прямые, задорные… И вот тогда мы и заговорили о своей искренности, про списывание тоже. Кого обманываем? Самих себя. Кто мы — жалкие рабы или люди с чувством собственного достоинства? Одним словом, твёрдо решили: не списывать и не подсказывать… Так и в протоколе комсомольской группы записали.