Михаил Аношкин - Прорыв. Боевое задание

Красноармеец, худощавый такой, с пасмурным взглядом, сложил листовку вчетверо и положил в нагрудный карман. На Игонина не обратил внимания, будто перед ним было пустое место. У Петра потемнело в глазах.

— Порви! — шепотом приказал он. — Слышишь?

Красноармеец не собирался выполнять приказ.

— Ты! Порви, говорю!

Тот поднял на Игонина глаза, в которых сквозь пасмурность пробивалась злость, упрямо мотнул головой:

— Не порву!

— Порвешь! — голос у Петра сорвался.

— Не скрипи! Командир выискался! Какое твое дело? Хочу рву, хочу берегу.

Однажды, когда Петро впервые прибился с дружком к черноморским рыбакам, один парень, черный, как цыган, франтоватый и наглый, принялся смеяться над ним. Петро не умел танцевать, вот цыган и зубоскалил. Было это возле клуба, в ясный вечер, при девушках. Петро кипел, но держался, пока парень не отмочил что-то очень соленое и обидное. Вот тогда у Петра потемнело в глазах, и он не помнил, что делал. Очнулся тогда, когда четверо рыбаков оттащили его от цыгана, который лежал на земле, стонал и ругался похабно и забористо.

Сейчас случился такой же провал в самообладании, и Петро неожиданно для всех, кто наблюдал эту сцену, тем более для виновника, схватил его за грудки, притянул к себе с такой силой, что у того треснула под мышками гимнастерка.

— Подлюга! — хрипел Петро в побледневшее лицо насмерть перепуганного бойца. — Душу продать задумал, фашисту душу продать хочешь. Не выйдет, вытрясу из тебя сам, вытрясу, подлюга.

Андреев подскочил к Игонину, схватил за руку, спросил с упреком:

— Очумел?

— Уйди! Я его... — Игонин качнул парня сначала влево, потом вправо и со всего размаху отбросил прочь. Парень отлетел метров за десять и завалился в куст орешника. Лежал сначала не шевелясь, видимо, собирался с духом. Вдруг вскочил, поднял винтовку, которая тоже очутилась в орешнике, вскинул ее быстро, целясь в Игонина. Петро как-то даже стал выше, подобрался, выпятив грудь, и двинулся медленно, не спуская глаз с парня, вперед, на сближение с черным злобным кругляшком дула. Цедил сквозь зубы:

— Струсишь, падла. Струсишь, не выстрелишь.

Андреев заорал:

— Опусти винтовку! Опусти, говорю тебе!

Игонин шел и шел на сближение, медленно, неотвратимо, и рука у парня дрогнула, винтовка опустилась, штыком уперлась в землю, Игонин выхватил ее и, взяв за ствол, замахнулся, как дубиной:

— Убью!

Парень схватился за голову и со всех ног бросился бежать. Петро кинул на землю винтовку и, низко наклонив голову, зашагал в глубь леса, где расположился Анжеров. Григорий еле поспевал за ним.

Капитан, лежа на животе, рассматривал схему местности на обороте листовки. Плохо — в отряде ни у кого не нашлось даже завалящей карты. Та, что была перед прорывом, осталась у Волжанина. А без нее командир слеп. В листовке более или менее правильно нанесены крупные населенные пункты — Барановичи, Слоним, Ганцевичи. Слоним где-то недалеко.

— Товарищ капитан, разрешите обратиться?

Анжеров поднял голову, еле заметная улыбка скользнула по губам:

— А, комвзвода один! Чего такой хмурый? Случилось что-нибудь? — капитан сел.

— Я, товарищ капитан, чуть не побил красноармейца. Вот Андреев видел.

— Ого! — Анжеров вскочил на ноги, отряхнул гимнастерку и брюки от прилипших желтых иголок и соринок. — Что-то новое в командирской практике.

— Андреев лучше расскажет, он все видел. Если и приврет — не обижусь.

— Отставить! — это слово капитан произнес мягче, чем обычно, как-то обыденно и нестрого. Игонин сразу уловил этот тон и с жаром принялся рассказывать, как тот красноармеец отказался сдать листовку и как он, Игонин, рассвирепел.

— Что вы добавите, Андреев? — спросил Анжеров и как-то сбоку, остро глянул на бойца.

— Все правильно, товарищ капитан.

— В этом я не сомневаюсь. Я вас спрашиваю о другом — как вы оцениваете поступок Игонина?

Петро переминался с ноги на ногу, ни на кого не глядел, он был сейчас пришибленным, жалким. Не ожидая, когда закадычный друг Гришуха даст оценку его поведению, Петро сам решил ускорить ход событий.

— Вы меня разжалуйте, товарищ капитан. Командира из меня не вышло.

— Мне отвечать обязательно? — спросил Андреев.

— Да!

— Игонин погорячился, товарищ капитан, это правильно. Я не оправдываю его.

— Еще бы! — усмехнулся капитан.

— Его, наверно надо наказать, дело ваше, а разжаловать...

— Пожалели друга?

— Нет! — неожиданно твердо возразил Андреев, и капитан даже с любопытством приподнял брови: интересно!