Михаил Аношкин - Прорыв. Боевое задание

К вечеру прибыл с хлопцами Федя Сташевский.

Щуко не было. Старик понял, что сержант никогда не придет, и так больно сдавило грудь, и так муторно стало на душе, что Старик зажал ладонью глаза и скрипнул зубами.

— Что с тобой? — встревожился Федя, но Старик уже опустил, руку, подтянулся и вспомнил про Лукина. В суматохе про него забыл. Спросил Нину:

— А где же у нас гвардеец?

— Здесь я, товарищ командир! — выскочил из-за куста Лукин.

— Жив?

— Жив, товарищ командир.

— Где оставил Щуко?

— На переезде, товарищ командир. Приказал отходить, а сам остался.

— Узнаю Щуко. Натерпелся за эту ночь?

— Так точно, в жизни такого не приходилось!

— Привыкай.

Вечером тронулись в путь. Нина шепнула Сташевскому, что Старик серьезно ранен. Федя немедленно догнал командира и потребовал, чтоб тот лег на носилки. Петро свирепо округлил глаза:

— Она сказала, да?!

— При чем тут она? — усмехнулся Федя. — У тебя ж кровинки в лице нет, только слепой не видит, что ты кое-как тащишься.

— Брось, брось, — уже мягче возразил Петро. — Я же знаю — ревушка наябедничала.

— Хотя бы!

— Вот я ей покажу!

— Соорудим носилки — и никаких разговоров.

Старик и в самом деле плохо выглядел, в глазах появился лихорадочный блеск. И слабость одолевала, но изо всех сил крепился. Махнул рукой:

— Ладно, не будем об этом. Вам только тайны и доверять, до первого куста добежать не успеете, как выболтаете. Но с носилками — брысь! Сам дойду. И точка. Я два раза не решаю.

Вспомнил Щуко, подкатила к сердцу ярость на собственное бессилие, захлестнула его. Петро потер ладонью лоб и застонал.

— Больно? — спросил Федя.

— Больно, Федя, ох, как больно! — признался Старик. — Даже не представляешь, как больно. Сердце кровью обливается. Поверить не могу — Щуко нет!

— Может, заблудился? Или прямым ходом в отряд ушел? Придем, а он там, а?

— Щуко заблудился? — криво усмехнулся Старик. — Смешишь, Федя. Щуко не мог заблудиться. Щуко не мог уйти в отряд без меня, понимаешь? Нет больше Щуко, это я знаю точно. Иначе Щуко был бы здесь.

Группа, вытянувшись в цепочку, двигалась дремучим лесом. Ее возглавляли Старик и Федя.

У Андреева, несмотря ни на какие осложнения, не пропадал сон. Он мог спать под дождем, в прохладную ночь без шинели, свернувшись калачиком, даже на ходу. Однажды, еще до того, как попал в гвардейский батальон, спал во время дикой бомбежки. Ночь простоял на дежурстве, утром завалился спать на нары — жили тогда в школе. Заснул крепко-накрепко.

Объявили воздушную тревогу, все побежали в укрытие. Пытались разбудить и Андреева, да не могли. Бомба упала рядом со школой, в окнах высадило стекла, а Григорий не проснулся. Потом над ним долго подсмеивались, но он не сердился.

В партизанском отряде бессонницей тоже не страдал, как бы трудно не было. Зато Васенев маялся. Другой раз намотается до упаду, еле дотянет до привала, обрадуется — сейчас можно порядком выспаться. И засыпал сразу, но спал два — три часа. И просыпался, а снова заснуть не мог.

Васенев почернел, щеки ввалились, подглазицы потемнели. Мальчишечье, угловатое, что еще держалось в нем, стало исчезать. Если бы сейчас посмотрел на него Курнышев, то не сразу бы признал прежнего Васенева — возмужал.

В это утро моросил мелкий, словно пыльца, дождик, теплый и грибной. Пахло сырой свежестью. И грибами. Качанов на маленьком костерке, большие разводить не разрешали, жарил на листе железа рыжики и маслята.

Андреев проснулся враз, будто его кто в бок толкнул. И услышал знакомый взволнованный голос:

— Товарищ лейтенант! Гвардии красноармеец Лукин прибыл из отлучки!

Юрка Лукин вернулся? Андреев окончательно проснулся лишь тогда, когда закричал Мишка Качанов:

— Здорово, друг! А мы думали ты обратно улетел пить чай с грузином!

— Да нет, что ты...

— Дай я тебя обниму и почеломкаю, блудный ты брянский сын.

Андреев слышал, как Мишка смачно чмокнул Юрку в щеку и вдруг озабоченно проговорил:

— Постой, постой, а это что?

— Где?

— А вот здесь. Мать моя родная, да ведь это клок седых волос. Что с тобой, Юрик?

— Что ты в самом деле, — испуганно проговорил Юрка, — чего разыгрываешь?

— Эх, зеркала ни у кого нет. Товарищ лейтенант, будьте свидетелем.

— Правда, Лукин, — подтвердил Васенев. — Клок седых волос.

Мишка Качанов присвистнул и уважительно произнес:

— Хлебнул ты, видать, мать честная!

— Ребята, а где же сержант? — спросил Лукин, и в голосе его послышалась тревога.