Михаил Аношкин - Прорыв. Боевое задание

Щуко крутнул ручку «адской машины», но взрыва не последовало. Мост три дня подряд бомбили и, видимо, где-то осколком перебило провод. Сержант послал на мост сапера, но немцы открыли по нему бешеный огонь и убили наповал. Если бы танкисты поспешили, то без труда прорвались бы на левый берег — и неизвестно, что бы потом было. Но они медлили — видимо, боялись.

Когда был убит сапер, Петро зло выругался и, ринулся на мост. Он отлично понимал, как дорого было каждое мгновение. Разыскал провод, взял в руку и, пропуская меж пальцев, пополз вперед, ища обрыв. С бугра садили изо всех пулеметов. Пули визжали кругом, отбивали щепки от настила, а Игонин ползи полз. Наконец, добрался до обрыва, соединил концы и перебежками бросился обратно. Тогда танкетка сорвалась с места и, поднимая пыль, ринулась к мосту. Пули жихали над головой, но, удивительно, ни одна Петра не задела. Бежал и кричал Щуко:

— Крути! Давай взрыв!

Щуко бледный, собранный и решительный, упрямо ждал, когда младший лейтенант минует мост. И только Петро успел кубарем скатиться под откос, как сержант крутнул машину, и мост поднялся в воздух вместе с фашистской танкеткой. Игонина сшибло взрывной волной, бросило на дорогу. Его положили на плащ-палатку и унесли в лес. На общем совете решили: игонинцы продолжают путь на восток, с командиром остаются только двое. В последний момент с Петром решил остаться и Щуко. У сержанта в отделении насчитывалось всего четверо. Трое примкнули к игонинцам, и взвод под командованием старшего сержанта ушел догонять своих. Щуко по душе пришелся младший лейтенант, простой и отчаянный. Сержант правильно решил: командир от контузии оправится быстро, зато потом с ним воевать будет интереснее. С тех пор они не расставались.

К отряду Давыдова Игонин и Щуко примкнули зимой. Давыдов поначалу Старика назначил командиром роты стрелков и сразу же решил проверить, на что способен новичок. Давненько не давал покою комбригу немецкий аэродром, расположенный у деревни Т. Вот и отдал приказ — роте Игонина разгромить аэродром. Петро потянул руку к затылку — ничего себе заданьице. Три дня со Щуко ползали на брюхе вокруг аэродрома, соображали, как лучше устроить разгром. Облюбовали лесок возле аэродрома и спрятали в нем роту. День лежали там, наблюдали, приценивались к местности, чтобы ночью действовать наверняка. Стояла оттепель, какие в этих местах среди зимы не редкость.

План налета созрел такой. Одновременно атаковать сам аэродром, склад боеприпасов, склад с горючим. Все это хозяйство охраняла команда в полсотни фашистов. Налет рассчитан был на молниеносность. В затяжной бой ни при каких обстоятельствах не вступать, ибо недалеко в деревне квартировал пехотный полк.

В полночь группы заняли исходные позиции. Старик, дал красную ракету, и начался разгром. Затрещали автоматы, ухнули гранатные взрывы. Ввысь взметнулся огненный смерч — вспыхнул склад с горючим. Минутой позже вздрогнула под ногами земля — грохнули боеприпасы. У охраны поднялась паника.

Утром комбриг пожал новому комроты руку и сказал:

— Спасибо, порадовал. Вижу, грамотный ты мужик.

Игонин скромно ответил:

— Учился в сорок первом, товарищ комбриг.

— Добрая школа. Так и держи.

Весной сорок второго штаб объединенных партизанских отрядов отозвал заместителя командира отряда по разведке. В ответ на протест Давыдова, начальник штаба лаконично радировал: «Обойдешься».

В отряд проникли сведения, что в одном ближнем районном центре особенно свирепствует местная полиция — расправляется с семьями партизан и военнослужащих, грабит население и творит всякие другие бесчинства. Старик попросил разрешения у Давыдова разгромить полицейский гарнизон. Комбриг колебался — полицаи потому и храбрились, что, кругом было полно немцев. Но Старик настаивал, и Давыдов, скрепя сердце, позволил. И вот как это произошло.

По дороге в райцентр пылят две подводы. На них расселись солдаты в серо-зеленых мундирах. На передней молоденький офицер в пенсне, рядом с ним здоровенный бородатый денщик и остроносый переводчик из хохлов. Подводы въехали в село. На улицах безлюдно. Жители прячутся в домах. Даже не видно вездесущих мальчишек. Подводы выкатываются на площадь, возницы натягивают вожжи. Из школы, приземистого, из красного кирпича здания, выбегает долговязый полицай, на ходу поправляя суконный френч. Немцы соскакивают на землю. Офицер снимает пенсне и вприщур, несколько презрительно, смотрит на полицая. А тот запнулся за кем-то брошенную палку, чуть не упал. По инерции подбежал к офицеру ближе, чем полагается. Потом шагнул назад и гаркнул: