Олег Татарченков - Высоко над уровнем моря

Путеец, в свою очередь, старался ситуацию переломить в корне: полировал торцы своим «молочным братьям» по любви, обзаводясь фингалами и ушибами чуть ли не семь раз в неделю. Эти бои местного значения продолжались без малого пару месяцев и закончились полной победой нашего героя: конкурентов от катиного крыльца он отвадил.

С самой же катюшей дело обстояло сложнее. Ухаживание с цветами, шоколадками и несвойственным для рабочего класса шампанским она принимала благосклонно. В подтверждение свое благосклонности порой отдавалась в сумерках под кустами городского парка, но… Единственным и неповторимым Кулешова признавать не хотела.

И Путеец не выдержал: после очередной поездки он принял на грудь граммов двести без закуси и отправился на разборки.

Катя росла без отца, воспитывалась (точнее, не воспитывалась) под присмотром своей матери — женщины лет тридцати двух, бабенки шустрой и беспутной. В Сашкин визит маман оказалась дома и первым делом предложила ему накатить.

Санек по наивности души надеялся подобрать ключи к сердцу свое возлюбленной через ее муттер, поэтому от ста граммов портвейна «три семерки» не отказался. Катерины дома не было («Опять шляется где-то, шалава,» — определила нахождение дочери маман.)

Накатив, Путеец поведал историю своей любви Катиной родительнице. Родительница прониклась любовным жаром набивающегося в зятья парня и пообещала наставить на путь истинный свою непутевую дочь. И в свою очередь предложила скрепить нарождающийся родственный союз братским поцелуем.

«Братский поцелуй» несколько затянулся и был грубо оборван появлением Сашкиной пассии.

«Ах ты, блядь старая! — ласково обратилась юная пассия к матери, — Тебе своих кобелей не хватает, теперь у меня стала отбивать!»

На что маман лишь усмехнулась и кокетливо поправила волосы.

«А ты, сучий потрох, — не менее ласково сказала Катюша Саше, — катись-ка отсюда колбаской!»

«Да ты ничего не поняла, — попытался восстановить статус кво Путеец, — Тут ничего не было… Я с тобой поговорить пришел!»

Путеец вырос в далеко не оранжерейных условиях, и на сочные обороты в девичьих устах не обратил внимания. Он предпочитал зрить в корень. И его взгляд уловил, что шансы всерьез заявить о своей любви начали таять окончательно и бесповоротно.

«Чего вы молчите! — заорал Путеец на блудливо улыбающуюся мамашу, — Вы же все знаете!»

«Слушай, мальчик, хиляй отсюда, — лениво произнесла она, — Сопляк ты еще для моей Катерины…»

И тут рабочая душа Кулешова не выдержала…

Что конкретно в пылу гнева и отвергнутой любви он сломал из окружающего интерьера, Сашка узнает только на суде. Выяснится, что немало: два кресла, немецкую хельду, все стекла на кухне.

«Да у вас это раньше покоцано было!» — попытался он вякнуть в свое оправдание, но предприимчивая маман предъявила акты о нанесенном ущербе. И Санек был обречен.

В довершение к приговору суда «два года на стройках народного хозяйства с выплатой нанесенного ущерба», иными словами, «химии», Путеец получил приговор на всю оставшуюся жизнь.

Уже когда Сашка был под следствием по обвинению в злостном хулиганстве, его посетила мать Кати, которая без обиняков заявила: «Катька — то беременна! Ты же с ней, сукин сын, спал! Женись еще до приговора, а то под статью за совращение несовершеннолетних подведу!» Путеец скрипнул зубами и женился. Сюжет прямо по Василию Шукшину.

Оттарабанив два года на Самаркандской калошной фабрике, где в чаду и угаре от работы устаревшего на пятьдесят лет оборудования Кулешов обеспечивал регион столь популярной там обувью, он, от греха подальше, ушел в армию. Чтобы, как он мне сказал, не сесть снова. На этот раз — за убийство своих родных и любимых жены и тещи. Тем более, что Катерина никакого ребенка на свет не произвела: сделала аборт вскоре оформления формальностей с женитьбой.

Военком долго не хотел призывать Путейца на военную службу из-за его недавней судимости, но проникшись душещипательной историей парня и наведя справки о моральном облике его новообретенных «родственников», сделал исключение.

Еще во время прохождения курса молодого бойца Кулешов написал рапорт с просьбой направить его в Афганистан. И делал это до тех пор, пока командование не удовлетворило просьбу настырного солдата.

— Ты чего в Афган рвался, Путеец? — я спросил его через несколько дней после нашего знакомства. Отделение было накормлено и мы могли себе позволить поваляться на койках, — На дурака, вроде, не похож: ведь наверняка знал, что там медом не намазано.