Олег Татарченков - Высоко над уровнем моря

Три месяца назад Вадим записал в свой солдатский блокнот рядом с адресами друзей, солдатскими песнями и армейским фольклором такую фразу: «Армия — школа жизни, но лучше пройти ее заочно».

Ему не удалось этого сделать. Что ж, студентам дневных отделений дают больше знаний, и они крепче держатся в голове…

…-Мы делаем тяжелое, но нужное дело, — заканчивал свою речь полковник Головин, — Вы уже послужили, знаете, что это такое. А местной специфике вы научитесь у своих старших товарищей и командиров. Да, вот что еще… Не забывайте писать домой, чтобы потом замполит не объяснялся с вашими мамочками, почему молчит их любимый сыночек. Будьте примерными детишками.

Вадим открыл рот от удивления: такого окончания приветственных речей отцов-командиров ему слышать еще не приходилось. Однако последняя фраза полковника заставила его вернуть челюсть в исходное положение:

— Только не по отношению к противнику!

— Смирно! — рявкнул приземистый капитан, старший команды.

Вадим, вздергивая подбородок, еще раз окинул взглядом то, что расстилалось перед ним. Но это были не фигуры офицеров перед строем. Не грязные разводы брони и пыльное плато, испещренное следами ног, колес и траков. Все это было слишком мелко и терялось на фоне разворачивающегося перед глазами природного действа.

Садилось солнце.

Изумрудные склоны гор начинали темнеть. В ущельях уже поселилась непроглядная темнота, но верхние грани гряд были еще залиты нежным розовым светом. В кишлаке вспыхнули редкие электрические огни, и до уха донесся глухой звук дизеля, давшего им ток для жизни. А в прозрачно-голубом небе, словно прародители этих огоньков на грешной земле, начали появляться существа высшего порядка — звезды.

Теплый ветер ласково водил своей мягкой ладонью, принося из долины запах цветущих садов и кизячного дыма.

Дневная жара и пыль становились воспоминаниями.

И забылось, что на этом свете существует предательство, ненависть, жестокость и война. И что ночь здесь несет не избавление от дневных забот, а новые тревоги.

…Последовала команда «направо» и сводную роту молодого пополнения повели к палаткам.

Армейская палатка: брезентовый покатый полог над головой, позволяющий свободно выпрямиться даже самому высокому. Брезентовые же стены, чуть провисшие и оттого едва слышно хлопающие под порывами ветра. Деревянный пол, настланный из досок из-под снарядных ящиков.

Дальше — двухъярусные солдатские койки, вытянувшиеся в два ряда, тумбочки, табуретки. У дальней стенки, на самом почетном месте, стоит японский двухкассетный магнитофон и японский же телевизор. Для новоприбывших из Союза — это роскошь невиданная, для бывалых солдат — обычное дело: в каждом дукане из электроники выстроены целые горы до потолка. Были бы деньги…

Палатка освещается лапочками, висящими над центральным проходом — «взлеткой». В сущности, это та же казарма. Только брезентовая.

— Чего, орлы, у входа столпились! — усатый прапорщик в выгоревшем маскхалате растолкал солдатскую толпу, — Проходите, не стесняйтесь. Комполка распорядился отдать вам эту палатку на неделю. Пока не освоитесь. Дальше — по ротам распихаем. Я, значится, буду на это время вашим старшиной.

Словоохотливый прапор браво расправил плечи, пальцами пробежался по складкам маскхалата под ремнем и продолжил:

— Меня, значится, зовут прапорщик Бубенцов. Сейчас подойдет замполит второй роты лейтенант Капустин. Он на эту неделю будет вам и папой, и мамой, и ротным командиром. Все, лекция окончена! Занимай койки! Трех последних раздолбаев назначу в наряд по роте.

Вымотанному в дороге народу совсем не хотелось провести бессонную ночь на «тумбочке», в перерывах выметая со «взлетки» грязь, оставленную предшественниками. Поэтому пополнение, как стадо молодых коней, рванулось занимать спальные места. Се ля ви: кому то не повезло попасть на глаза старшине и этим несчастным было обещано ночное бдение. «Кто не успел — тот опоздал» — любимая армейская поговорка.

Вадим успел попасть в золотую середину и занял двухъярусную койку на пару с тем самым знатоком местных обычаев, который сначала на марше читал лекцию о ханских садах и «крокодилах», а потом чуть не подорвался на мине после команды «оправиться».

— Дмитрий Щербаков, — протянул ладонь парень интеллигентного вида, — Ты ведь в третьей роте был? Ага. А я из шестой второго батальона. Поэтому и не знаем друг друга. Только по карантину лицо твое помню.