Свен Хассель - Легион обреченных

Я прижался лбом к холодному, влажному стеклу окна в купе, и по щекам у меня покатились слезы.

Ледяная рука сжала мне сердце, когда я увидел, как он изменился. Волосы его стали совсем седыми, кожа желтой, под усталыми глазами появились темные круги. Он ссутулился, похудел, мундир болтался на нем. Бедный, бедный Старик!

Плутон выглядел так же.

Фон Барринг так же.

Все они выглядели так.

Все?

Те немногие, что уцелели.

В полку, когда мы прибыли на фронт, было шесть тысяч человек.

Теперь нас оставалось семеро.

Они сидели, глядя на торт, словно это нечто возвышенное, священное. В конце концов Порта набрался смелости, но Старик стукнул его по пальцам ложкой.

— Торт, который испекли настоящие женщины, нужно есть с почтением, с приличием, с чувством, а не грязными руками.

Поэтому мы накрыли подобающий стол, несколько полотенец заменяли скатерть, крышки котелков — тарелки. Умылись, вычистили ногти, причесались, почистили мундиры, навели глянец на сапоги и двадцать минут спустя торжественно ели торт Барбары и пили вино Маргарет.

— Хорошо там было?

— Да, очень, очень хорошо.

Мы посмотрели друг друга. Я глядел на их выжидающие, морщинистые, напряженные лица. Сейчас ты должен проявить себя как можно лучше, сказал я себе. И после долгого раздумья начал:

— Такой чистой одежды, как у них, вы не видели. Когда они наклонялись над койкой, ты ощущал запах свежеотглаженного, чуть накрахмаленного халата, только что взятого из шкафа. Халаты пахли полным отсутствием грязи, сухим, даже будто чуть подпаленным полотном. Не на дежурстве женщины носили свою одежду, такую же чистую, она пахла чем-то легким, теплым и вместе с тем свежим. У них были платья. Я видел светло-голубое шелковое с белыми и светло-серыми птицами. У него были короткие рукава, и оно было собрано у шеи во множество складок, спадавших на грудь и спину. Если потянуть за шелковый белый шнурок, оно спадало с плеч, но тогда ты забывал о двух ленточках на коротких рукавах-буфах. Это было платье моей Барбары. Маргарет, подружка Штеге, лучше всего мне помнится в огненно-красном платье из тонкой шерстяной ткани, облегавшем ее тело, словно нарисованное на нем. Она походила на пламя. И еще была женщина, у которой юбка болталась на бедрах и съезжала вбок, когда она поворачивалась. У той, что в светло-голубом платье, — продолжал я чуть ли не нараспев, закрыв глаза и вызывая в памяти облик Барбары, — когда тянул тот шнурок, а она ленточки, ты обнаруживал две защелкивающиеся кнопки и крючок с петелькой на боку, расстегивал их, платье падало, будто нечто воздушное, нежное, и она стояла посреди голубого круга, образовавшегося вокруг ее ступней. Женщины эти были такими же чистыми, как их одежда, и чудесно пахли духами «митсука» [63] Имеется в виду знаменитый французский парфюм «Мицуко». — Прим. ред. …

— «Митсука»?

— Да, Порта; давай объясню, чтобы ты и остальные поняли. Эти женщины были чистыми, как оружие перед строевым смотром. Волосы их блестели, как Дунай зимней ночью, когда лед сверкает в лунном свете, будто миллион бриллиантов. А тела пахли, словно лес за Березиной весенним утром после дождя. Можете вы понять это?

Рассказывать о том чудесном мире, где я побывал, пришлось несколько часов. Они не могли наслушаться.

— Я одного не могу понять, — сказал Плутон. — Если ты жил там, как восточный принц, уплетал пирожные и жареных уток, пил вино и целый гарем совал тебе в рот кусочками всякие деликатесы, то почему ты тощий, как жердь?

И тут пришлось рассказать, что после того, как мои раны затянулись, я, Штеге, Цепп и еще один человек купили за триста сигарет воды и выпили ее. Две разновидности воды, если быть точным: одну с бациллами тифа, другую с холерными.

— Штеге не рассказывал вам? — спросил я. — Разболелись мы сильно. Цепп до сих пор парализован ниже пояса, а тот четвертый умер. Я девятнадцать дней лежал без сознания, а потом отказывался есть. Барбара и уборщица-полячка две недели силком кормили меня с ложечки. Врач пять раз находил меня безнадежным. Мне кололи всевозможные лекарства, солевой раствор и глюкозу. А потом выписали на полтора месяца раньше, чем нужно. Хайль Гитлер!

— А были у них чулки с утолщенными пятками?

— Французские? Да.

Все покачали головой и с отчаянием переглянулись.

— Знаешь, Свен, все отпуска отменены, — лаконично произнес Порта, будто это что-то объясняло, однако я не понял, что именно.