Свен Хассель - Легион обреченных

Значит, Хуго Штеге убит.

Я сказал это себе и не ощутил удивления. Читать это письмо мне было не нужно. Хуго мертв.

Я молча протянул Маргарет сигареты и спички. Она подскочила в испуге.

— О, ты здесь? Извини, не видела.

— Оставь, — сказал я. — Запри дверь, я оденусь. Мне вполне хватит двух минут.

Пока я одевался, она лежала, плача. Потом я отпер дверь и прочел письмо:

Восточный фронт, ноябрь 1943 г. Полевая почта 23645

Фельдфебель Вилли Байер

Дорогая моя Маргарет Шнайдер!

Пишу вам как друг Хуго Штеге с прискорбным сообщением, что он погиб. Он рассказывал мне о вас столько хорошего, что я прекрасно понимаю, какое сильное горе должно причинить вам это письмо.

Может, вам послужит каким-то утешением узнать, как это случилось.

Однажды чуть свет, когда мы выехали в дозор на своих броневиках, по нам внезапно открыли огонь. Пуля попала вашему жениху прямо в висок, и он был мгновенно убит. В смерти на лице Хуго сохранялась его обаятельная улыбка, так что, сами понимаете, он не страдал. Только не приходите в отчаяние; вы еще молоды и должны забыть как можно скорее. Жизнь наверняка уготовала вам много веселых, счастливых дней в будущем, и самым разумным, единственно правильным — хотя мой совет может не понравиться вам в данную минуту — будет найти молодого человека, которого вы полюбите так же сильно, как сейчас любите Хуго. Ради вашего возлюбленного и моего друга, не плачьте, это лишь опечалит его, если ему видно. Нет, улыбнитесь и подумайте, от скольких бед он избавлен. Нет худа без добра… Мы не знаем, что происходит с нашими мертвыми, но знаем, что они не страдают.

Сочувствую вам всем сердцем.

Искренне Ваш

ВИЛЛИ БАЙЕР.

До чего это письмо с его родительской сердечностью было в духе Старика! С той же почтой пришло письмо и мне.

Дорогой дружище!

Спасибо за письма. Мы получили сразу пять. К сожалению, писать много нет времени, тут настоящая мясорубка. Если не атакует Иван, атакуем мы. Покоя нет. Сущий ад. Всеми силами постарайся оставаться в тылу как можно дольше.

Штеге погиб, Кроха бесследно исчез во время атаки. Я написал Маргарет, что Хуго убит пулей в голову — но ты знаешь, как покидают танкисты эту юдоль слез. У бедного Штеге сгорели обе ноги. Нелегко было слушать его в течение десяти — двенадцати часов, пока он умирал. Поразительно, где люди берут силы кричать так долго.

Прежде, чем эта проклятая война кончится, возможно, мы все сыграем в ящик, а партийные шишки, генералы и прочие, кого на фронте нет, получат все лавры — и все остальное.

Нам пора, так что, дорогой Свен, затаись в своем госпитале, чтобы хоть один из наших находился там, где есть возможность уцелеть. И не забывай, мы обещали друг другу написать книгу об этой мерзости.

Сердечные приветы от

Порты, Плутона и твоего Старика.

В последний вечер у нас были вино и пирожные, из приемника негромко звучала приятная музыка. Барбару с дежурства отпустили. Но веселья не было. Снаружи бушевала гроза, дождь яростно хлестал по окнам. Цепп печально посмотрел в свой стакан и сказал:

— В такой вечер я чуть ли не радуюсь своему параличу. Думаю, каково в траншее в такую погоду.

Маргарет пошла спать в комнату Элизабет, чтобы мы с Барбарой могли провести последнюю ночь вместе. Перед тем как выйти со своими ночными вещами, Маргарет обняла меня за шею и со слезами на глазах печально сказала:

— Свен, береги там себя. Ни к чему, чтобы Старик писал через несколько недель и Барбаре.

Потом поцеловала меня и вышла.

Утром я натянул ненавистный мундир и длинную серую шинель. Рюкзак был тяжелым от всего, что женщины наложили туда: двух больших тортов, которые Барбара испекла сама, двух банок джема от Элизабет, копченой ветчины от Маргарет, банки консервированных груш от Цеппа. В горле у меня встали слезы, я просто не мог представить, как буду что-то из этого есть. Потом я пристегнул на пояс тяжелый армейский пистолет, повесил на плечо противогазную сумку и наконец надел пилотку.

Все три женщины отправились со мной на вокзал. Я осушил поцелуями слезы на глазах Барбары.

— Не плачь, Бабс; тебе нужно смеяться. Имей в виду, — настойчиво продолжал я, — это не «прощай». Это «до свиданья».

— Свен, обещай беречь себя.

Когда раздался гудок, все трое поцеловали меня, то был последний обет дружбы, любви.

Прощай, Трускавец! Прощай, мой оазис. Прощайте, тихие комнаты с чистыми, свежими постелями. Прощайте, женщины с приятно пахнущими, блестящими волосами.