Свен Хассель - Легион обреченных

Первые несколько километров мы мчались на полной скорости, и по нам не стреляли; потом русские навели тяжелые орудия, и через четверть часа несколько наших вагонов были серьезно повреждены. Вскоре наш паровоз получил несколько серьезных повреждений, и нам пришлось медленно ползти назад.

На нас двинулось несколько больших танков, пришлось опустить стволы орудий и бить по ним. Попадания представляли собой фантастическое зрелище. Наши стодвадцатимиллиметровые снаряды разносили эти танки, их бронеплиты летели в воздух, будто перья из разорванной подушки.

Снаряды беспрестанно падали возле нашего паровоза, из бесчисленных пробоин выходил пар, поэтому мы стали ползти медленно, рывками. Было весьма сомнительно, что бронепоезд «Лейпциг» вернется.

При мысли обо всех неимоверно дорогих материалах, и наших, и противника, которые я помогал уничтожать, одна только их стоимость вызывает у меня ужас. Думая об этом, нужно смеяться, громко, пронзительно, иначе разрыдаешься и пустишь себе пулю в лоб. Неужели люди ничего не понимают? Вы, читающий это, неужели не понимаете, какие сказочные богатства лежат, дожидаясь вас; что, если идущие на войну средства использовались бы для вашего блага, вы бы процветали сегодня. Могли бы позволить себе хорошо жить, хорошо питаться, иметь автомобиль или то, что хотите; у вас была бы возможность путешествовать по всему свету; вы могли бы позволить себе развлечения; смогли бы начинать семейную жизнь без страха и беспокойства. Средств достаточно для всего — более, чем достаточно.

В это никто не верит — точнее, не смеет верить. Какое проклятье делает нас всех до того инертными, робкими, что мы не можем собраться с духом и лишить генералов их дивидентов? В большинстве своем мы олухи, ленивые, невежественные, мы киваем и чувствуем себя удовлетворенными, когда слышим глубокомысленную чушь о «равновесии сил», «взаимодействии родов войск» и весь этот жаргон. Равновесие сил? Если все простые люди проявят себя, потребуют, чтобы деньги тратились на их благосостояние, а не вооружение и войну, войн не будет, и мы все станем жить лучше. Но простые люди должны сперва стукнуть кулаком по столу, показать, кому принадлежит власть, и как она должна использоваться.

Однако дело в том, что простые люди недостаточно образованы, поэтому им приходится полагаться на свои чувства, а этого мало. Им говорят, что все будет хорошо, что мы и так неплохо обеспечены; к тому же, мы не разбираемся в политике, а политиканы играют с нами подлые шутки, стоит им только получить государственные должности. Если простым людям сказать, что они могут получить автомобиль даром, без уплаты налогов, а бензин должен стоить гроши, они просто рассмеются, потому что не понимают. А если начнешь разъяснять это им, втолковывать, чего все стоит, они разозлятся; это равносильно тому, что назвать их идиотами, напрасно платящими деньги.

Потребовалось всего несколько часов, чтобы уничтожить бронепоезд, оснащенный орудиями, одни стволы которых стоят целое состояние. Нас окружали летящие с воем снаряды и, хотя мы уничтожали танк за танком, постепенно окутали нас, словно облако отвратительных кусачих насекомых.

Потом наш центр управления огнем замолк. Плутон лихорадочно вертел ручку настройки, но мы не могли связаться даже с другими вагонами. Теперь Старик сам должен был руководить нашими действиями. Мы находились уже всего в восьмистах метрах от моста и «Бреслау»; но «Бреслау» тем временем превратился в пылающие обломки, и все его пушки молчали.

Наш вагон потряс чудовищный взрыв, в ушах у нас зазвенело. Кое-кто из новобранцев поднял крик, нервируя нас, из первой башни появились дым и пламя. Попадание было прямым. Мы погасили пожар огнетушителями, а потом стали считать потери: четверо убитых, семеро раненых. К счастью, Штеге отделался несколькими незначительными ожогами на руках.

Теперь боеспособным оставалось только мое орудие. Мы потели в раскалившейся башне, пламя врывалось в нее при каждом нашем выстреле. Вагоны один за другим были подбиты; в конце концов остановился весь поезд, и противник получил возможность пристреляться. Потом раздался грохот, словно настал Судный День, и башню заполнило обжигающее белое пламя. От сильнейшего удара в грудь в глазах у меня потемнело. Я застонал. Казалось, мое тело раздавливают. Дышал я очень осторожно, но все равно при каждом дыхании в меня словно бы вонзались ножи. Шевельнуться я не мог. Пушка сдвинулась и прижала меня к стене башни.