Нам сказали, что поезд простоит десять часов перед тем, как ехать в Румынию. Мы выпрыгнули из вагона и пошли прогуляться. Как обычно, Порта ушел один, и как обычно вскоре небрежной походкой, с более невинным, чем обычно, видом подошел ко мне и Старику и прошептал:
— Пошли!
Город — он представлял собой нечто среднее между захолустным городком и деревней — безжизненно стоял в мареве послеполуденной жары. В липнувшей одежде, разгоряченные, потные, мы шли по главной улице, где в тени деревьев спали оборванные крестьяне. Неожиданно Порта перелез через какой-то забор, протиснулся сквозь живую изгородь, и мы оказались на улочке с небольшими домиками и маленькими садами.
— Чувствую запах поживы, — сказал Порта и перешел на рысцу.
Кончилось тем, что мы со Стариком внезапно оказались прячущимися за живой изгородью, каждый с задушенным гусем, а Порта удирал со всех ног от десятка вопящих мужчин и женщин.
Мы поспешили к поезду, спрятали гусей и отправились выручать Порту.
Встретили мы его шедшим с громадным эскортом, состоявшим из венгерского лейтенанта, двух гонведов-разведчиков, вооруженных винтовками с примкнутыми штыками, двух наших полевых жандармов и доброй полусотни орущих и жестикулирующих штатских — венгров, румын, словаков и цыган.
Порта относился к этому с величайшим спокойствием.
— Как видите, — сказал он нам, — венгерский регент Хорти, лучший друг нашего фюрера в этой стране, предоставил мне почетный караул.
К счастью, эту процессию, когда она подошла к штабному вагону, принял майор Хинка, молодой, нестрогий, особый защитник Порты. Он спокойно выслушал все обвинения венгерского лейтенанта; потом, когда лейтенант умолк, начал:
— Что это ты устроил, приятель, черт возьми? Грабеж и попытка убийства. Мало того, что ты крал гусей, чем восстановил против нас все население, но, дьявол меня побери, кроме того, ты напал на венгерских солдат, наших братьев по оружию. Пнул дорогостоящую собаку. Выбил судебному приставу вставные зубы. Стал причиной двух выкидышей. Что скажешь на это, кривоногая обезьяна?
Хинка кричал во все горло, дабы возбужденная толпа видела, что Порте достается на орехи.
Порта заорал в ответ:
— Герр майор, эти идиоты такие поразительные лжецы, что моя праведная душа потрясена до основания. Клянусь священной булавой святой Елизаветы, я тихо-мирно шел, безобидно наслаждаясь красивым видом и прекрасной погодой. Мысленно возносил благодарственную молитву Господу за то, что Он сподобил меня оказаться среди счастливцев, ставших солдатами нашего великого, любимого фюрера и потому получивших возможность повидать мир за пределами славного города Берлина. И вот посреди нее с внезапностью, очень вредной для моих чувствительных нервов, меня оторвала от приятных, благочестивых мыслей свора диких дьяволов, вдруг выскочившая из кустов, где пряталась, поджидая меня. Не представляю, что я сделал им; но разве удивительно, что я с испуганным криком бросился наутек? Я мог только умозаключить, что они намеревались убить меня — невозможно было подумать, что они хотели попросить у меня спичек; и когда я увидел у одного из них часы, стало ясно, что они не собирались спросить о времени. Потом, когда я на всем бегу свернул за угол, там оказался один из этих опереточных вояк с перьями в дурацкой шляпе и набором красок на груди. Когда он попытался остановить меня, мне ничего не оставалось, как слегка оттолкнуть его, но, уверяю вас, никакой грубости на уме у меня не было. Кажется, он сильно ударился при падении, но если он еще не поднялся на ноги, я охотно помогу доставить его в больницу. Тут целая стая этих пернатых набросилась на меня, завывая, будто индейцы на тропе войны, как описывается в той замечательной книге — герр майор наверняка ее знает — называется она «Зверобой», и если вы не читали ее, я напишу домой бабушке, чтобы выслала, так как знаю, что она у нее есть.
— Хватит, Порта, — прикрикнул майор Хинка. — Можешь дать какое-то объяснение этим гусям?
— Герр майор, — ответил Порта, и, к нашему громадному восторгу, по его грязному лицу покатились слезы, — я понятия не имею, о каких гусях говорят эти люди; но вы же знаете, как часто принимают меня за кого-то другого. Я самый несчастный из людей и уверен, что у меня есть по крайней мере двое двойников. Бабушка тоже так говорит.
У майора Хинки задрожали щечные мышцы, но он сумел сохранить серьезное выражение лица, когда повернулся к венгерскому лейтенанту и заверил его, что Порта будет должным образом наказан за грабеж.
Читать дальше