Свен Хассель - Трибунал

Генерал, годящийся ему в отцы, бросает на него взгляд.

— Прекрати эту ерунду! Выпрямись, приятель! Не забывай, что ты солдат, ты офицер! Встать, грудь вперед, живот втянуть! Да, это глупо, но помогает! Тебя учили этому в школе и в гитлерюгенде. Воспользуйся этой наукой! Что должно случиться — случится. Слезы ничего не изменят!

Лейтенант начинает кричать. Ужасно! Дико!

Генерал Вагнер хватает его за грудки и отвешивает несколько звонких пощечин.

— Встать, солдат! Взять себя в руки! — отрывисто приказывает он.

Лейтенант встает, вытянув руки по швам. Он бледен, как мертвец, но собирается с духом. Безумный блеск исчезает из его глаз.

Снаружи слышны шаги расстрельной команды. Они близко. Из камер раздаются хриплые вопли.

Дежурный фельдфебель ворчит и бранится.

— Не могу выносить этого, — шепчет химик. — Я сойду с ума!

— Что ты собираешься делать, приятель? — насмешливо спрашивает генерал Вагнер. — Броситься на землю перед расстрельной командой? Сказать, что невиновен и они не должны убивать тебя?

— О, Господи, хоть бы увели меня сегодня, — стонет в отчаянии химик. — Тогда все было бы кончено.

Он встает. Рот его представляет собой красное отверстие на лице. Не успевают другие броситься к нему, как он кричит:

— Уведите меня, проклятые убийцы! Убейте! Расстреляйте меня, нацистские сволочи!

Химика бросают на пол и наваливаются на него, чтобы заглушить своими телами вопли.

Заключенные со страхом прислушиваются у двери. Войдут охранники с их длинными палками? Шум в камерах строго запрещен. Вопли считаются шумом.

Вскоре химик утихает. Садится в угол, губы у него дрожат, как у испуганного кролика.

— Если кто-нибудь из вас, вопреки ожиданиям, выйдет отсюда живым, — негромко говорит генерал, — хочу попросить передать привет моей жене, Маргрете Вагнер, Дортмунд, Хохенштрассе восемьдесят девять. Скажите, что я умер достойно. Это поддержит ее. Объясните, что все мое имущество конфисковано германской государственной казной. Поэтому я не могу послать ей даже нашего обручального кольца.

Все заключенные повторяют адрес, чтобы он врезался в память: Маргрета Вагнер, Дортмунд, Хохенштрассе восемьдесят девять.

Генерал поднимает взгляд к запотевшему окну. Какое-то время молчит. Мысли его далеко, в Дортмунде, в Вестфалии.

— У меня такое ощущение, что за мной придут сегодня, — внезапно говорит он, оглаживая красную робу.

Но за генералом в тот день не пришли.

Часы на башне бьют одиннадцать раз. Вся тюрьма облегченно вздыхает. До восьми ноль-ноль завтрашнего утра еще долго.

— На прогулку, марш, марш!

В тюремных блоках раздаются пронзительные свистки. Повсюду поднимается шум.

Лязгают кандалы. Позвякивают ключи. Топают сапоги. Тяжело дыша, прыгают одетые в красное заключенные. Тех, кто упадет, безжалостно бьют прикладами.

Долго и злобно строчит автомат. Заключенный, пытавшийся заговорить с одним из товарищей по несчастью, падает в лужу крови. Его волокут, будто мешок, обратно в камеру. Голова его глухо постукивает о ступени лестницы.

— Грязная собака, свинья, — орут на него охранники. Ничего иного они в своей ярости не могут придумать.

Подбегает фельдфебель-медик, на боку у него сумка с красным крестом. Злобно смотрит на раненого заключенного.

— Бросьте это дерьмо на пол, — рычит он. — Я вдохну в этого ублюдка достаточно жизни, чтобы его можно было отнести к расстрельному столбу!

— Не одурманивай его, — угрюмо говорит один из охранников.

— И не подумаю, — отвечает фельдфебель-медик. — Я бы его кастрировал, будь моя воля!

Все трое громко смеются.

Плац полон людей. Приговоренные в красных робах смешиваются с обычными заключенными в серо-зеленых мундирах, которые чувствуют себя королями по сравнению с «красными».

— В колонну по три, ста-ановись! — кричит дежурный фельдфебель. — Шаго-ом марш! Соблюдать дистанцию, тюфяки! Песню!

Прогулка всегда кончается всевозможными запугиваниями, в зависимости от настроения дежурного фельдфебеля.

Вторая половина дня проходит быстро. По плацу медленно ползут длинные тени, взбираются на стену напротив окна. Наступает вечер, затем ночь. Разговоры шепотом; голоса дрожат от страха. Смертный час близится.