Свен Хассель - Колеса ужаса

— Когда мы воевали в Марокко, — сказал Легионер, — нам требовалось только одно: поворачиваться лицами к Мекке, говорить «Да исполнится воля Аллаха!» и идти в бой. Здесь не остается ничего иного. Так что вперед, друзья! Умрем, как звери.

Пушки — пулеметы — автоматы — огнеметы — гаубицы — «сталинские органы» — мины — гранаты — бомбы — снаряды. Слова, слова, слова! Но какой ужас они вызывают!

Завтра вы будете мертвы; ВЫ, обреченные бродяги.

Они рвутся вперед. Больные, пьяные, перепуганные, безумные, преследуемые, несчастные мужчины и мальчишки в военной форме.

Вас манит добыча. Кровь, женщины, еда, выпивка.

Viva la muerte! [77] Да здравствует смерть! (исп.) — Примеч. пер.

— Черт, опять мы, — выругался Порта. — Только-только добрались до своей части — и тут же снова угодили в это дерьмо в составе боевой группы.

— Нечего поднимать шум, пока лежим здесь тихо-спокойно, — сказал Старик.

Порта снял цилиндр, почистил его протиркой, плюнул и предложил перекинуться в «двадцать одно».

Штеге усмехнулся.

— Ивана можно ждать с минуты на минуту. Будет разумнее вздремнуть до начала боя.

Но когда Порта, Малыш, эсэсовец и унтер-офицер Хайде начали игру, Штеге не выдержал и присоединился.

Они сидели на дне траншеи, играли и, разумеется, ссорились. Малыш где-то нашел старый котелок и, по совету Порты, носил его.

Когда фон Барринг простодушно поинтересовался, что за головной убор он ввел для танкистов, Легионер объявил явно потрясенному командиру батальона:

— Это своего рода талисман. Маточное кольцо слонихи. Малыш нашел его в доме каких-то стариков в Бродах.

— Так-так, — вздохнул фон Барринг. — Я предпочел бы, чтобы вы не делали из себя шутов. Командир полка не одобряет этого.

— Но, герр гауптман! — вмешался Порта. — Те треклятые кепи, что нам выдали, портят волосы, а в танкистских шлемах весной жарко. Потому Малыш и ввел этот прохладный тропический шлем.

Фон Барринг покачал головой и пошел дальше по траншее, за ним следовал его адъютант лейтенант Фогт. Малыш коснулся полей котелка и заявил:

— Не смейте говорить ни слова о шляпе Малыша!

Фон Барринг обернулся, непроницаемо посмотрел на нас. Потом, не сказав ни слова, пошел дальше.

Мы пролежали там несколько дней, русские нас не беспокоили. Они окопались напротив нас и сидели тихо. Обменивались мы только словами.

Один говоривший по-немецки русский был особенно словоохотлив. Обещал нам невероятные вознаграждения, если мы бросим оружие и перейдем на их сторону.

— В Москве вас дожидаются тысячи изысканных красоток, — крикнул он и, разумеется, безраздельно завладел вниманием Малыша.

— Верите вы этому лживому ублюдку? — спросил он нас совершенно серьезно.

— Спроси его сам, — предложил Порта.

Малыш взобрался на край траншеи, натянул на лоб котелок, чтобы закрыть глаза от солнца, поднес руку ко рту и закричал:

— Эй ты, сводник! С тобой говорит Малыш. Что ты там трепался о красотках в Москве? Если можешь это доказать, давай поговорим.

Чуть погодя русский ответил:

— Малыш, переходи сюда, мы дадим тебе билет на московский экспресс. По нему тебя пустят в самый большой публичный дом.

Малыш обдумал этот ответ и, повернувшись к нам, глубоко нахмурился.

— То, что говорит этот бык, звучит неплохо, только слишком заманчиво, чтобы быть правдой.

Он снова влез на бруствер и с презрением крикнул:

— Ты бессовестный враль, красное дерьмо!

Мало-помалу мы догадались, что готовится что-то серьезное. По обеим сторонам днем и ночью стягивались большие сосредоточения артиллерии.

Однажды рано утром мы увидели высоко в небе маленький серебристый самолет. Все солдаты на позиции обратились лицом к нему.

— Корректировщик артогня, — заявил Хайде.

— С чего ты, черт возьми, взял? — насмешливо спросил Порта.

Хайде сверкнул на него глазами, но не ответил.

Ровно в девять часов началась канонада. Единые, слитые, адские вой, рев, гром. Пушки и минометы всех калибров выпускали тысячи снарядов и мин по всему фронту.

Мы свернулись, как ежи, в своих норах. Над всей сетью траншей непрерывно неслась раскаленная сталь.

Длился обстрел ровно два часа. Потом все окуталось зловещей тишиной.

Мы едва поверили своим глазам, увидев, что ни на ком из нас нет ни царапины, что не подбиты ни одна противопехотная пушка, ни один пулемет. Все утратили дар речи. Это походило на сказку. Когда мы поняли, как нам повезло, на позициях поднялся облегченный смех.