Владимир Возовиков - Хлеб и кровь

Перед машиной Васильева – «Урал» с открытым кузовом, в котором укреплена автоматическая зенитка. Её спаренный ствол задран в небо, у турели, за легкими листами бронезащиты, двое солдат расчета. С виду неказист симбиоз мирного грузовика и небольшой зенитной пушки – солдатское приспособление, рожденное жестокой необходимостью защищаться от бандитских нападений с горных круч, – однако Васильев наслышан, что оружие это весьма серьезное. Командир отделения рассказывал, как однажды на его глазах огневым шквалом из такой установки растерзало и погребло под обвалом камней расчет душманского безоткатного орудия, укрытый в засаде на такой высоте, откуда сковырнуть его можно было разве лишь с помощью горной артиллерии или вертолетов. От близкого соседства зенитки Васильев чувствовал себя сильнее, хотя понимал, что оно и опасно: в случае столкновения с вражеской засадой бандиты станут особенно яростно обстреливать вооруженный автомобиль, при этом, конечно, достанется и ему.

«Уралом» Васильева заканчивалась колонна бортовых машин, сразу за ним – шестерка горючевозов с полными цистернами. Тоже приманчивая цель для душманских стрелков – чего ведь проще, как поразить открытую бензоцистерну! Наконец, в самом хвосте, вместе с летучкой технического замыкания, два бронетранспортера. Это уже сила. Без такого бронеприкрытия – Васильев знает по личному опыту – в опасной дороге кажется, что едешь с голой спиной, в которую вот-вот ткнут раскаленным железным прутом. Правда, в последнее время нападения крупных банд на транспортные колонны стали редкостью, и всё же они случаются, так что всегда жди худшего.

– Чего, земляк, приглядываешься? Соседи не нравятся?

К Васильеву подошел сержант, водитель головного горючевоза. Машины эти из другого подразделения, их только что присоединили к колонне.

– У тебя огоньком нельзя разжиться? А то моя артиллерия что-то не высекает. – Он пощелкал зажигалкой.

Васильев не курил, но спички постоянно держал при себе. Протягивая коробок сержанту, сказал:

– А я слышал – на керосинки сажают только некурящих.

– На керосинки, браток, сажают асов, а где их столько-то, некурящих асов, наберешься? – Сержант задиристо усмехнулся, выпуская дымок. – Я у тебя займу-ка пяток серянок.

– Хоть все бери. С вами, глядишь, и без спичек огня хватит на всех.

– Э, землячок, да ты и правда зажурился. Не нравится мне такое соседство – как бы мой керосин не прокис. А он и без того добре полыхает.

– Это точно, – усмехнулся Васильев. – Вы слыхали про Кур Шагала? Говорят, мастер дорожных погромов и опять где-то тут объявился.

– Слыхали, как не слыхать! – Лицо сержанта стало серьезным. – Нас тоже инструктируют, земляк. Сам-то откуда?

– Из Красноярского края.

– Да мы и вправду земляки: ты – из Красноярского, я – из Краснодарского. Давай-ка спросим об этом бандюге, может, они чего лишнего знают? – Он помахал рукой афганским водителям, которые в ожидании выступления тоже вышли из машин и что-то оживленно обсуждали на обочине. – Эй, ступай к нам, покурим!

Подошел усатый худощавый афганец средних лет, спросил:

– Как дела?

– Дела отличные. Закуривай, брат… Далеко собрался?

– Газни. – Афганец взял сигарету, прикурил от спички сержанта.

– Не близко. Не боишься, что душманы подстрелят в дороге? Или машину с грузом отнимут?

– Душман – плохо. Боимся. Танк – хорошо! – Он улыбнулся, указал взглядом на замыкающие бронетранспортеры. – Жить нада. Работать. Чай возим, сахар, мука, мануфактура. Обратно – хлопок, каракульча, кишмиш. Жить нада.

– Да, брат, жить – это работать, а не воевать.

От головы колонны передали сигнал: всем занять места в машинах, приготовиться к движению. Афганец, уходя, обернулся, поднял руку.

– Хорошо будет!

В кабину рядом с Васильевым сел командир автовзвода лейтенант Лушин. Он тоже в бронежилете и стальной каске, автомат с примкнутым магазином положил на колени.

– Кажется, трогаем – саперы дали добро. – Кивнул на зенитку. – Крыша у нас с тобой серьезная, а вот спина в керосине. Ну, да нам не привыкать…

Васильев молча включил зажигание. Лейтенант Лушин, конечно, не случайно сел к нему – машина замыкающая в их роте. Колонна тронулась, постепенно набирая скорость и растягиваясь в движении. На щебнистой дороге пыли немного, ветерок пока относил ее в сторону, видимость хорошая. Так бы до конца!… Скоро втянулись в сопки предгорья. Долины по-прежнему в темной зелени апельсиновых и гранатовых рощ, мелькают бахчи и виноградники, почти непрерывно по обеим сторонам тянутся высокие дувалы. Мелкие кишлаки вблизи дорог кажутся вымершими. Зато первое большое селение на пути бойкостью напомнило город: спешат дехкане, погоняя нагруженных осликов, – на государственных пунктах идет закупка зерна, сушеных фруктов и винограда, шерсти и шкур; уступая дорогу колонне, жмутся к обочине грузовики и легковые автомобили; люди толпятся возле дуканов, здесь же снуют торговцы-мальчишки с пакетами и свертками, предлагая розничный товар – от апельсинов, маслин, гранатов и цветных камешков до отрезов ситца и шелка, готового платья и ручных часов. Лишь седобородые аксакалы недвижно восседают на широких лавочках у дорог, с полной невозмутимостью созерцая волнующуюся реку жизни. Когда проезжали мимо одной такой «скульптурной» группы, лейтенант вдруг спросил: