Свен Хассель - Генерал СС

Вызвали третью роту, чтобы удерживать бункер. В мирное время там работали заключенные, и в глубоких подвалах мы обнаружили множество трупов. У политзаключенных на одежде были нашиты зеленые круги, у уголовных черные [38] В СССР цветовой «разметки» на одежде заключенных не существовало, это было в Третьем рейхе. — Прим. ред. . Все были убиты выстрелом в затылок.

До прибытия третьей роты мы тщательно прочесали бункер в поисках мин-ловушек. Сибиряки из НКВД обладали таким фанатизмом, что даже Хайде в сравнении с ними казался тихим, миролюбивым человеком, и мы нашли несколько смертоносных свертков над дверями и под половицами. Этих сибиряков мы жутко боялись. Они не давали пощады даже своим и редко довольствовались тем, что расстреливали своих пленников, большей частью замучивали их до смерти. Тех, кто имел несчастье попасть к ним в руки живым, в лучшем случае вывешивали голыми за окно, обвязав проволокой лодыжки. Смерть наступала через шесть часов и была сравнительно легкой… [39] Официальная фашистская пропаганда, распространяемая автором. — Прим. ред.

Теперь, когда мы взяли бункер, пришла пора штурмовать завод. Подошла артиллерийская батарея и установила свои гаубицы. Когда двадцать четыре таких орудия одновременно стреляли, от грохота казалось, что настал конец света [40] Артиллерийская батарея по штату имела 4-6 гаубиц, а не 24. — Прим. ред. .

Первые наши атаки были мощно отражены. Сибиряки полностью проявили себя и сражались всеми средствами; мы царапали и кусали друг друга в кошмаре рукопашного боя, всаживали штыки в животы, рвали друг друга гранатами и снарядами; белый снег стал от крови малиновым, люди бились по лодыжку в месиве человеческой плоти. Но сибиряки все равно твердо держались. После каждой атаки нам приходилось отступать, теряя несколько сотен людей.

На девятый день мы перехватили одно из радиосообщений русских:

«Красный Октябрь, Красный Октябрь… вызываем базу. Нас по-прежнему атакуют, продовольствие на исходе. Долго продержаться не сможем. Просим разрешения оставить завод».

Эта весть нас очень приободрила. Раз грозные сибиряки повели речь об отходе, значит, положение их было еще хуже нашего. Незачем и говорить, что они получили категорический отказ: ни в коем случае не отступать; сражаться как настоящие советские солдаты и быть выше запросов желудка.

Еще несколько дней бесполезных боев, еще несколько сот загубленных жизней, и по-прежнему голодавшие сибиряки отражали наши атаки. Но их радиопросьбы стали еще более отчаянными: у них кончалось не только продовольствие, но и вода, многие убивали себя, будучи не в силах больше выносить жажду. Однако получили они бескомпромиссный, как и раньше, ответ:

«Солдаты, настало время показать себя достойными воинами Красной Армии! Продолжайте с честью сражаться, Сталин вас не забыл! НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ ОСТАВЛЯТЬ ПОЗИЦИЙ».

Русские держались еще три дня. Хотя психологическое преимущество было на нашей стороне, так как мы знали об их бедственном положении, сломить сибиряков мы не могли. Потом в эфир вышло последнее сообщение: боеприпасы кончились, просим разрешения сдаться. И опять пришел лицемерный ответ:

«Товарищи, советская власть отдает вам честь! Трудящиеся в долгу перед вами! Продолжайте сражаться! В разрешении сдаться отказано. СОВЕТСКИЕ СОЛДАТЫ НИКОГДА НЕ СДАЮТСЯ».

Вскоре после полуночи русские пошли в атаку. Бросались на нас в последнем, тщетном усилии с примкнутыми к незаряженным винтовкам штыками. Огонь наших пулеметов косил их волна за волной. Те, кому удавалось прорваться, сражались, будто дикие звери, намного превосходя наших солдат силой и яростью. Для изголодавшихся, полубезумных от жажды сибиряков та или иная смерть была неизбежной. Терять им было нечего, они уже все потеряли, и первая свирепая орда, прорвавшаяся сквозь пулеметный огонь, застала нас врасплох. На меня бросился сбоку русский офицер. Я повернулся к нападавшему, в панике ударил его ногой, сбил на землю, всадил ему в живот штык. И все-таки он нашел силы попытаться заколоть меня. Я посмотрел в сверкающие глаза на изможденном лице и совершенно обезумел от слепой ненависти. С диким воплем страха выдернул штык и полосовал его лицо, пока оно не превратилось в кровавую маску и огонь в глазах потух. Потом мне стало стыдно, но когда мы наконец ворвались на завод и увидели наших солдат, повешенных голыми за ноги, я ощутил прилив злобного удовлетворения своей местью.