Яромир Йон - Вечера на соломенном тюфяке (с иллюстрациями)

Лег я на старый диванчик и уснул.

Вечером мы с женой сидели до полуночи, разговаривали.

Она была счастливая.

Вся светилась.

Мы держались за руки.

Точно снова я пришел свататься.

Рассказывал ей все, с самого начала. Про этот поезд с боеприпасами, про нашего капитана Короши фон Дельсберга, про начальство, про операционный стол и как было в госпитале.

Спросила, кто за мной ходил, не женщины ли.

— Нет, — говорю. Зачем портить ей вечер?

Утром подала мне в постель завтрак и сигареты. Я провалялся до десяти.

Хорошо дома.

Одна чистота чего стоит!

А уход какой! Приличный каменный домик — не какая‑нибудь галицийская лачуга. Потолки добротные. Нигде не дует, не течет… Перины. Словом — комфорт! Как-никак мы, чехи, народ цивилизованный.

Навестил знакомых.

Да только не знал, о чем с ними говорить.

Ведь кто не служил в армии, тот, честно говоря, ни в чем не разбирается.

Спрашивают — все про одно и то же.

А сами‑точно пришибленные. У каждого забот выше головы.

Какое кому дело до других?! Искренности настоящей нет…

Но Марженку хвалили все в один голос. Работала, рук не покладая, хозяйство содержала в порядке, детишек без отца растила.

Я сказал ей про это.

Покраснела. И слезы‑кап‑кап…

Неделю я ничего не делал.

Слонялся из угла в угол.

Скукотища.

Старые заказчики приглашали то туда, то сюда — чинить печи.

А я себе думаю: «Спятил я, что ли? Приехал на побывку и буду мараться сажей! Глины у меня нет, инструмент куда‑то подевался — да пропади они все пропадом!»

Встретился с Андуличкой.

Она уже была на сносях. Вышла замуж за пьянчужку деревенского.

Меня это уже нисколечко не волновало.

По правде сказать, она и прежде была неискренняя, выманивала подарки да деньги, гуляла со мной, а в то же самое время вешалась на шею одному пареньку из галантерейной лавки. Свинья, да и только!

Недели через две попривык я к дому, и все пошло по-старому.

Франтику поддал мундштуком от трубки — все повадки у него противные, материнские, воротит нос от тарелки с кашей… Скажите на милость, это при нынешней‑то дороговизне! И вообще любит во все встревать, хитрит и разговаривает слишком много, все‑то ему надо, только и дела ему, что шляться по городу. Даже полицейский мне жаловался.

Девчонка избалована, как принцесса. Не знает, чего еще и придумать. Ноет. Пристает. Учится плохо. Деньги транжирит на сладкое.

А жена все терпит и не вмешивается.

Разве это жизнь?

Я ей так и говорю:

— Ты такая же, как была. Война тебя ничему не научила. Ну, погляди хоть на себя — на кого ты похожа!

Хуже ведьмы! Только еще метлу в руки — и того и гляди в ночь на святого Якуба вылетишь в трубу. Вот бы когда я вздохнул с облегчением!

Она песком чистила в лохани ножи. Когда я договорил — упустила их в воду.

— Не бойся, Ваша… Недолго уж тебе терпеть… Умру я скоро… Снова будешь холостой, свободный, сможешь делать, что захочешь…

— Хороши шуточки! — прошипел я, схватил шапку — и в трактир.

Пива у них не нашлось ни полкружки. Ладно. Заказал содовой. Тоскливо было там сидеть.

Сказать по правде, я даже обрадовался, когда подошла пора возвращаться в часть.

Да вот теперь уже опять шестой месяц, как я уехал из дому.

И вокруг головы моей Марженки снова начинает светиться нимб.

Бог ведает, отчего это человек так устроен…

Думается, моя Марженка все же хорошая женщина, и потом, ежели как следует рассудить, не повезло ей со здоровьем.

Делает что умеет!

Нельзя же требовать, чтобы все в жизни было по твоему вкусу.

И дети у меня славные, послушные.

А кое‑какие шалости мальчонке, черт возьми, и простить можно…

Через неделю еду на побывку.

Честное слово, соскучился по дому. Скоро ли я их увижу, моих родимых?

Послушайте и призадумайтесь!

Стояли мы в Черногории. Поручик наш приказал построить отряд на поверку.

В конце строя, как положено, стояли провинившиеся, шестеро погонщиков вьючных мулов, они возвратились в часть из двухнедельного отпуска.

Явились они накануне, поздно вечером, грязные, заросшие, изголодавшиеся после многодневного пути и блужданий в горах вокруг Бернане и Рожай.

Дело было так. Месяц назад наш отряд получил от командования дивизии распоряжение об отпусках, Я его переписал на бумажку для памяти.

Там было следующее: «В кратковременный отпуск могут быть отпущены военнослужащие либо лица, к полевому составу армии принадлежащие, по представлении документов, свидетельствующих о серьезных обстоятельствах семейного характера (кончина или тяжелая болезнь ближайшего родственника — матери, отца, детей, но ни в коем случае, однако, дяди et cetera [122] et cetera… и так далее (франц.). ); могут, однако, быть отпущены также те военнослужащие (лица, к полевому составу армии принадлежащие), которые намереваются вступить в брак. В подобных случаях предоставление отпуска зависит от положительного отзыва о них командования отдельных воинских частей, либо… et cetera».