Олег Курылев - Суд над победителем

Алекс закрыл ладонями лицо. Значит, брата нет в живых. Он это предчувствовал, но так и не смог подготовить себя.

— Кхе, кхе, — прокашлялся очнувшийся лорд-председатель, — но в материалах дела нет никаких указаний на то, что брат обвиняемого был женат? — утробно пророкотал он, поправляя перекошенный парик. — Впрочем, ладно, разберемся. Какого вы вероисповедания?

— Лютеранка, — был ответ переводчицы.

— Вы согласны давать показания под присягой?

— Да.

Пристав положил перед свидетельницей Библию и листок с текстом присяги, но та никак на это не реагировала. Тогда женщина-переводчик что-то прошептала ей на ухо, взяла ее ладонь и положила на томик лютеранской Библии.

— Ich schwore zu Gott dem Allmachtigen…

— Клянусь Всемогущим Богом… — повторила переводчица.

Выйдя в зал и обернувшись к судьям, Скеррит извинился, сказав, что Шарлотта Шеллен слепа.

— Об этом нужно предупреждать заранее, мистер адвокат, — проворчал лорд Баксфилд. — Мало того что не говорит по-английски, так она еще и слепа, — произнес он, поочередно повернувшись к своим коллегам слева и справа. — Ладно, задавайте ваши вопросы.

— Ваша честь, мой подзащитный и находящаяся сейчас здесь женщина не виделись более десяти лет. Более того — каждый из них считал другого погибшим, и эта встреча для обоих очень непроста в психологическом отношении. Вы позволите им обменяться несколькими фразами, дабы свидетель могла убедиться, что в зале судебного заседания присутствует именно тот человек, которого она знала еще в детстве под именем Алекса Шеллена?

Разрешение было получено. По знаку адвоката Алекс поднялся и заговорил по-немецки:

— Шарлотта!

— Да, — она повернулась на голос и вся напряглась.

— Что случилось с Эйтелем?

— Он погиб 22 апреля во время боев с американцами, через два дня после нашей свадьбы… Алекс!

— Да, Шарлотта.

— Вы оба считали меня погибшей в Дрездене, но это было не так. В конце марта, когда ты уже улетел на север Германии, мы встретились с Эйтелем. Его разыскала моя мама — она прочитала о нем в газете, вывешенной на стенде объявлений, и увидала там его фотографию. На этой фотографии, как потом оказалось, был и ты. А спустя две недели мы получили известие о твоей гибели. Эйтелю удалось связаться с кем-то из 51-й эскадры, и ему сообщили, что 10 апреля ты, — Шарлотта запнулась, — то есть лейтенант фон Плауен, погиб в воздушном бою и этому были свидетели. Эйтель очень переживал. Примерно через неделю после этого, понимая, что каждый день может оказаться последним и для нас — уже шли бои на подступах к городу, — мы поженили^. Но мы были вместе только два дня.

Слова Шарлотты переводила женщина-переводчик, слова Алекса — сам Скеррит. Публика затаила дыхание. Даже скрип перьев на балконах затих. Лица двух молодых людей были обращены друг к другу, а их волнение свидетельствовало о том, что эта их встреча не была «домашней заготовкой» защиты и, в чем бы ни обвиняли сейчас одного из них, налицо была драма живых людей, чьи судьбы исковеркала война.

Джон Скеррит подошел к барьеру, за которым сидел Алекс, и повернулся в сторону барьера свидетеля.

— Фрау Шеллен, вы позволите мне называть вас просто по имени?

Она согласно кивнула.

— Скажите, Шарлотта, когда вы познакомились с находящимся здесь Алексом Шелленом?

— Летом 1933 года.

— Сколько лет вам было тогда?

— Мне было двенадцать, Алексу — тринадцать, а Эйтелю — четырнадцать.

— И вы подтверждаете, что сейчас разговаривали именно с Алексом Шелленом?

— Да, да, конечно! Это его голос. Правда, сейчас он стал похож на голос его старшего брата. Алекс, ты ведь помнишь того клоуна, что упал прямо перед нами и потерял свой красный нос?

— Ты назвала его растяпой и смеялась громче всех, — ответил Алекс.

Скеррит удовлетворенно потер руки, бросив многозначительный взгляд в сторону присяжных, а затем — судей.

— Хорошо. Итак, вы познакомились летом тридцать третьего, и что было потом?

— Потом… мы дружили, как дружат дети нашего возраста. Нас с Алексом называли женихом и невестой, но… мне больше нравился его брат Эйтель. А на следующий год — это было в конце июня — Алекс со своим отцом уехал в Англию. Мы все считали, что ненадолго, но… мы ошибались.

Она замолчала.

— Вы пришли провожать его на вокзал? — спросил Скеррит.

— Нет. Когда мои родители узнали, что папа Алекса и Эйтеля арестован и попал в тюрьму, мне запретили с ними встречаться. Мы попрощались тайно, накануне, в булочной на Кройцкирхенштрассе. Потом мы переписывались, потом… в общем, потом было, как бывает у всех детей, — мы повзрослели и у нас появились новые друзья. Но с Эйтелем моя дружба не прерывалась. А когда началась война, я уехала из Дрездена работать в детских эвакуационных лагерях на востоке.