Олег Курылев - Суд над победителем

— Здесь, милорд, более уместна арифметика, нежели такие понятия, как свои или чужие. Восемь — это в сотни раз меньше тысяч. Там, если не ошибаюсь, улица? — Алекс показал в сторону стены за своей спиной. — Давайте мысленно поставим здесь перед вами и присяжными восемь наших летчиков, а там — восемь тысяч мужчин, женщин и детей, среди которых практически не будет солдат. Итак, представьте в той толпе, запрудившей Гилтспур-стрит до самых стен собора Святого Павла, тысячи испуганных детских глаз; еще представьте, что война на самом исходе; что она в той своей фазе, когда судьба этих восьми тысяч немцев, живы они или мертвы, ни на один день, ни на один час не приблизит и не отдалит момент капитуляции противника. Постарайтесь также понять, что каждый из этих детей, — он снова показал в сторону стены, — имеет большее право на жизнь, нежели каждый из солдат маршала Харриса, хотя бы потому, что они дети. И совершенно неважно, к какой из воюющих наций они принадлежат. А еще проникнитесь мыслью, что именно им, сколько бы их ни осталось, им жить в своей стране и что ради них — в том числе ради них — мы пять лет сражались с нацистами. Во всяком случае — я!

Зал отреагировал растерянным молчанием.

— Прекрасная речь, мистер Шеллен, но почему вы говорите о восьми тысячах? — спросил Файф. — Откуда взялась эта ваша арифметика, позвольте узнать?

Алекс был готов к подобному вопросу.

— Вы совершенно правы, сэр, ставя под сомнение эту цифру. Правильнее было бы вести речь о двадцати восьми тысячах, но я предпочел явно заниженное число, как раз с тем расчетом, чтобы не услышать возражений и не быть обвиненным в заведомом искажении реалий. Ведь всякому, кто знаком со статистикой последних месяцев войны, а также с расчетами некоторых британских специалистов, понятно, что восемью тысячами в Хемнице никак бы не обошлось. Вам напомнить о Дрездене?… Что?… Лучше не стоит касаться этой темы? Тогда примите мою арифметику без возражений! Восемь тысяч — это минимально возможное число погибших в Хемнице в случае, если бы налет 20 марта удался хотя бы на оценку «удовлетворительно». Я округлил его до восьми тысяч, чтобы наглядно показать, что это ровно в тысячу раз больше числа погибших летчиков «Москито», о смерти которых я искренне скорблю. Вдумайтесь — в тысячу раз, и это малым числом! За одного солдата тысяча гражданских, которые ни по каким законам никаких Гаагских или Женевских конвенций не могут быть приравнены ни к армии, ни к фольксштурму, ни к партизанам, ни к террористам. К сожалению, нам неизвестно точное число погибших в Хемнице 27 марта, когда мечта маршала Харриса наконец-то осуществилась. В отличие от Дрездена, там уже не работали комиссии, и это число сейчас оценивают по неким таблицам, исходя из плотности населения, площади полных разрушений и тоннажа сброшенных бомб. Оно находится в пределах от десяти до двадцати пяти тысяч убитых. Впрочем, назовите вашу цифру.

Максвелл Файф не стал больше оспаривать соотношение чисел. Он продолжил задавать вопросы, касающиеся дальнейших действий Алекса, скрывавшегося под именем Генриха фон Плауена.

— Что вы чувствовали, когда гауляйтер Мучман прикрепил вам на грудь Железный крест? — спросил он.

— Досаду.

— Уже тогда вы опасались, что ваша фотография попадет в газеты и после войны вас разоблачат как предателя?

— В тот момент я опасался другого разоблачения — со стороны немцев. Во-первых, я был в розыске как сбежавший военнопленный; во-вторых, имя фон Плауена слишком приметно, и Генриха XXVI искали многочисленные родственники, о чем косвенно свидетельствует факт обнаружения меня даже в шведском лагере для интернированных.

Генеральный атторней сделал какие-то пометки в своем блокноте, после чего обратился к судьям:

— С разрешения Высокого суда я продолжу допрос обвиняемого несколько позже, но, прежде чем передать слово адвокату Скерриту, прошу мистера Шеллена ответить на последний вопрос: если бы вам не грозило разоблачение со стороны родственников дома Реусс, другими словами, если бы ваши документы были попроще — какой-нибудь Ганс Швейк, — остались бы вы в городе Хемнице до конца войны, продолжая помогать немцам в его защите?

Алекс не знал что ответить. Он сам не раз думал над этим и так и не пришел ни к какому ответу.

— Не могу сказать наверное… скорее всего — да.

Когда Алекс сел, Скеррит подошел к нему и негромко сказал:

— Неплохо, только не надо больше про Бога и про ангелов, Шеллен, умоляю вас. Я знаю, что вы неверующий, но не забывайте, что ваша главная поддержка исходит от церкви.