Олег Курылев - Суд над победителем

Вопросов было много. Вахмистр Блок задал, пожалуй, самый идиотский:

— Сколько времени нас здесь собираются продержать?

— Сначала нужно дождаться окончания войны. Или вы снова хотите на фронт?

Несколько следующих дней Алекс вместе с остальными отсыпался и, по большому счету, откровенно бездельничал. Ему, как лейтенанту, выплатили двадцать крон. Вилли Гроппнера приравняли к рядовым и выдали положенные в этом случае двенадцать крон, на которые через солдат охраны он тут же накупил почтовых конвертов, конфет, печенья и заказал книги на немецком языке.

Однажды они сидели на лавочке возле казармы и грелись на солнце.

— Хорошо! — Очкарик прикрыл глаза. — Послушай, Генрих, как ты считаешь, Германию ведь оккупируют?

— Само собой.

— А Саксонию?

— Ну а ты как думал.

— А кто?

— Не знаю; полагаю — русские.

— Ты уверен?

— Я же сказал — не знаю. Когда я уезжал, они были совсем рядом.

— Как же мы вернемся? Ведь у меня там мама…

«А ведь он не знает, что случилось с Дрезденом, — догадался Алекс, — рассказать или пока не стоит?»

— Сначала посмотрим, какая будет обстановка, — сказал он, — а там видно будет. Тебя еще никто не собирается отпускать.

— А как думаешь, сколько нас здесь продержат?

— Поговаривают — после войны еще месяца три.

— Тогда поеду в Кёльн к тетке, — Гроппнер закинул руки за голову и мечтательно уставился в небо. — Поехали со мной? Я познакомлю тебя с кузиной…

— А если и там будут русские?

— Алекс… то есть, прости, Герман, не шути так. Не могут же они быть везде.

— Кто их знает…

Видя, как шведы вкапывают новые столбы, чтобы огородить еще несколько казарм, интернированные догадывались, что лагерь готовят к приему большого пополнения. И оно не заставило себя ждать. Начиная с двадцатого апреля не было дня, чтобы в ворота Лингена не вошла очередная партия немецких солдат. Все они бежали с побережий Курляндии на катерах, буксирах, тральщиках и простых лодках-плоскодонках, и по их виду можно было догадаться, сколько всего выпало на долю этих людей за последние недели. В основном они самостоятельно достигали Готланда, некоторых подбирали шведские рыбаки или военные моряки. В начале мая у южной оконечности острова шведы обнаружили изрешеченный пулями немецкий десантный катер. Из находившихся на его борту девяноста человек шестьдесят были убиты, а все остальные ранены. Убитые так и лежали на палубе, руки и головы некоторых свисали с бортов. От прибывших в лагерь в начале мая Алекс узнал, что в район Либавы протянули воздушный мост для эвакуации окруженных частей, и что мост этот организовали не фюрер и не Геринг, а кто-то другой. Говорили, что самолеты взлетали с норвежских аэродромов, где их заправляли англичане. Людей вывозили в Данию или Шлезвиг-Гольштейн, запихивая, когда не было «Юнкерсов», по три-четыре человека (помимо пилота) в кабину и фюзеляж «Фокке-Вульфов».

Известие об окончании войны в Лингене встретили со смешанными чувствами. С одной стороны, все его ждали, с другой — это был далеко не Компьенский мир, а позорная безоговорочная капитуляция. Но и после 8 мая в лагерь продолжали прибывать небольшие партии тех, кто чуть ли не на самодельных плотах сумел бежать с Хельской косы и прилегающих побережий. К середине мая общее число интернированных в Лингене достигло пятисот человек. Их разбили на отряды примерно по сто человек, в каждом из которых назначили старшего и заместителя.

Это были непростые дни, когда радость спасения одних наталкивалась на горечь поражения и обиды других. Узнав из газет, как союзники раскроили Германию, немцы, чьи дома находились в ее западных или южных областях, чувствовали себя намного комфортнее тех, кто был родом из восточной зоны. В наиболее же незавидном положении оказались балтийские добровольцы, служившие в войсках СС или в вермахте. Путь на родину был им отныне навсегда заказан. Иногда можно было услышать обвинения тех, кто воевал до самого конца, удерживая свои позиции до 8 мая, и даже после, в адрес тех, кто оставил их за месяц до этого. Алекс наблюдал как-то небольшую потасовку между обвиненным в дезертирстве вахмистром Блоком и одним оберлейтенантом, который раненым был вывезен с аэродрома Либау-Зюйд 10 мая.

— Из-за таких, как вы, мы проиграли войну! — кричал офицер. — Вас, Блок, когда мы вернемся в Германию, следует отдать под суд.

Блок оправдывался тем, что у них не было никакой информации о реальном состоянии дел и что в начале апреля город был пуст, а потом, вероятно, в него вошли немецкие войска, выбитые с других участков фронта. Собралась толпа. В спор вмешался старший офицер, функции которого в тот момент исполнял артиллерийский полковник.