Жозеф Кессель - Армия теней

— Настоящий сон, — сказал мой сосед. — Мы многим обязаны этой пожилой леди, которая нас даже совсем не знает.

Хозяйка дома очень прямо сидела на углу стола. Ее маленькая нежная голова возвышалась над воротником из черного бархата. Этот цвет и материал превосходно сочетались с сияющей сединой ее волос. Ее глаза оставались очень живыми. Мы сидели слишком далеко, чтобы слышать, о чем она говорит, но по движениям губ было видно, что речь ее полна ума, воли и остроумия.

— Женщины прекрасные создания, — сказал мой сосед.

Когда меня снова удивил этот повод его энтузиазма, он добавил в полушутливом, полувиноватом тоне:

— Вы знаете, это совсем не связано с шоколадным кремом…

Я вспомнил женщину по имени Матильда. Ее муж был клерком у судебного исполнителя. Я не знал ее, но я часто слышал о ней от моей подруги — студентки, которая мне о ней рассказала.

(Он точно профессор, — подумал я про себя.)

— Любимым времяпровождением этой студентки было ездить в метро и незаметно засовывать в карманы немецких солдат и офицеров антинемецкие листовки. Она жила на одном этаже с Матильдой в современном многоквартирном доме барачного типа, построенным мэрией Парижа для мелкой буржуазии. Но если студентка вела беззаботную жизнь в своей девической квартирке, с абсолютной сексуальной независимостью, то клерк судебного исполнителя, его жена и семеро их детей ютились в трехкомнатной квартире. Матильда пожелтела и согнулась, измучившись от домашних забот, и, возможно поэтому, стала очень агрессивной женщиной. Кроме того, моя подруга тяготела к анархизму, а Матильда, вслед за мужем, стала фанатичным членом «Аксьон Франсэз». [11]Вскоре они ненавидели друг друга так, как это могут лишь женщины.

— Однажды, просто для забавы, студентка засунула листовку Матильде в карман пальто. Но жена судебного исполнителя оказалась попроворнее, чем солдаты оккупационных войск. Вы понимаете, она провела всю жизнь, следя за своими детьми, за газом, смотря, чтобы ее не обокрали. Она схватила девушку за запястье и прочла листовку.

— Наконец-то я поймала одну из них, слава Богу! — воскликнула Матильда.

Это все происходило на лестничной клетке. — Пойдем в твою квартиру, — приказала Матильда. Моя подруга очень не хотела привлекать к себе общего внимания и подчинилась.

В комнате девушки была неубранная постель. Коробки и банки с косметикой, очень личными предметами туалета, пустые бутылки валялись повсюду. Матильда сделала шаг назад. — Я никогда бы не подумала, — пробормотала она. Но отвращение, удлинившее ее и без того длинное лицо, уступило место выражению просьбы и смирения. Она взяла руки девушки в свои грубые руки и сказала:

— Мадмуазель, вы должны помочь мне! — Помочь вам? — повторила ошеломленная студентка. — Против бошей, — сказала Матильда. И неожиданно эта совершенно молчаливая и твердая женщина, которая казалась столь же cухой в ее чувствах как и в ее чертах лица и тела, оказалась охваченной страстью. Она рассказывала о своих голодающих детях, о бесполезных продовольственных рядах на рынке, о пытках зимы без угля, о воспалении легких у мужа, об охоте за одеждой и обувью, которых нельзя было найти. Ни одно из этих слов не было жалобой. Они выражали горячее чувство бунта против немцев. Единственным разочарованием Матильды было то, что она не могла действовать активно. Но что было ей делать? Она не знала никого в группах сопротивления. Ее муж (жалкий бедолага, как она начинала понимать) все еще верил в Маршала. — Я хочу работать для падения бошей, — продолжала Матильда. — Я не боюсь трудностей, боли и риска. Эти боши должны подохнуть, И я хочу помочь им в этом. Во время этой вспышки Матильда ни разу не повышала голос. Но жесткость ее слов, напряжение тонких губ и восковых щек, почти невыносимый блеск в глазах, обычно таких недоверчивых и тусклых, оказали на мою подругу большее воздействие, чем если бы она кричала. — Вы могли бы распространять листовки в моем кругообороте, — сказала студентка. — Вы не будете знать никого больше и будете получать инструкции только от меня. Могу себе представить, что, услышав название газеты и бросив последний взгляд на неприличный беспорядок в комнате, у Матильды, должно быть, началась внутренняя борьба с ее собственной совестью. Но она согласилась. Сначала ей поручили участок улицы, потом целую улицу, потом еще одну, затем целый район. Это была большая работа, которую она выполняла методично и тщательно, с большим вниманием к деталям. Она не спорила. Ей хватало времени на все. Она никогда не уставала. Она раньше вставала и шла в продовольственные лавки. Она позже чинила одежду. Это никого не касалось. Ее муж тоже ничего не знал.