Игорь Шелест - Крылатые люди

В эту ночь Сергей не сомкнул глаз. А чуть взошло солнце — было около четырех утра, — он оделся и вышел из дома.

Шагая тропинкой среди высоких деревьев, он и слушал пенье птиц, и не слышал их, он и видел сверканье росы, но не радовался ей. Выйдя на опушку, откуда уже была видна стоянка самолетов, сразу же заметил, что его самолета нет. Идти дальше не имело смысла. Сорвав стебель травы, Сергей стал грызть его. Он машинально миновал лес и оказался в штабе.

Начальник штаба, небритый, хмурый, не поднял глаз, не оторвал их от бумаг. Сергей некоторое время смотрел молча, все уже понимая. Наконец тот проговорил:

— Да-с… Так-то, Сережа… Сбит твой корабль под Брянском-Вторым. Похоже, что и люди погибли.

Остался Сергей Сугак один: стал «безлошадным», как в ту пору называли летчиков, лишившихся самолетов.

Две недели дежурил на старте, а другие летали.

Потом пришел приказ о переводе его в АДД, в дивизию тяжелых кораблей ТБ-7 (Пе-8), которой командовал Викторин Иванович Лебедев.

С благоговением смотрел Сергей на незнакомый ему пока еще в воздухе самолет Пе-8. К нему подошел Эндель Пусэп, его новый командир полка.

— Ну что ж, Сергей Савельич, надевай парашют. Пойдем побродим в облаках. Хочу посмотреть, какой ты мастер.

И началась для Сергея новая глава его боевой авиаторской жизни. От полета к полету, на Данциг, Кенигсберг, Мариенбург, Инстенбург и другие города рейха. В этих полетах, день за днем, ночь за ночью, он все тесней сживался с новым своим экипажем, с новым своим могучим кораблем.

Штурманом с ним вскоре стал летать Константин Иконников. Сергей Сугак сразу оценил исключительную профессиональность штурмана и редкую теплоту его Души…

Лес вертикально стоящих прожекторов — и через этот лес нужно идти. И страшно, и сердце трепещет, а нужно. Константин требует точно, до градуса, выдерживать прямую на боевом курсе.

"Пошли, точно в штыковую атаку, — вспоминал потом Сугак. — Сначала нас «взял» один луч прожектора, потом, один за другим, — 18 лучей…" И так многие ночи. 150 дальних боевых рейдов. 150 ночей!..

— Нет, что ни говорите, — сказал однажды Вениамин Дмитриевич Зенков, находясь среди новых своих дрзей — ночных бомбардировщиков, — а бреющий полет — это стихия!

— Уж так и «бреющий»! Ты бы нам, Веня, показал хоть раз «стригущий», — попробовал подначить штурман Яшин.

— И покажу! Хоть завтра, — не смутился Зенков. — Завтра намечен контрольный полет в зону после отладки мотора. Полетишь со мной — покажу.

— Ладно… Доживем до завтра, видно будет, — неопределенно ответил Яшин.

На другой день Зенков разыскал Яшина, уже собравшись в контрольный полет. Тот попытался отмахнуться, сказал, что не одет.

Вениамин успокоил:

— Да чепуха, здесь рядом, всего на полчаса, слетаешь в шинели.

Они поднялись и, выполнив в зоне задание для проверки работы моторов на разных режимах, развернулись к себе, в направлении аэродрома. И тут Веня сказал Яшину, — тот сидел впереди на штурманском месте в Ф-1:

— Сейчас покажу тебе, как летают штурмовики.

С этими словами Зенков снизил самолет на высоту деревьев и пошел огибать все неровности местности: над лесом летел так, чтобы только не зацепить за макушки деревьев, кончался лес — летел низко над пашней. Крался оврагами, взбирался на склоны холмов, огибая их профиль. Словом, прятался в складках местности, как это практикуют при своих полетах штурмовики, добиваясь внезапности появления над неприятелем. И сердце при этом у Вениамина билось восторженно; он ощущал всем существом своим четырехсоткилометровую скорость в нескольких метрах от земли захватывающе реально, во всем великолепии бешено мчащегося на него ландшафта. И тут Веню можно было понять, ибо ощущение бреющего полета поистине острейшее. Пожалуй, никогда летчик не чувствует себя таким окрыленным, как в бреющем полете. Он слит со своей машиной воедино. В руках, сжимающих чуткий штурвал, он ощущает послушное малейшей воле дыхание рулей. Словом, кто хоть раз побывал в бреющем полете, тот не забудет этого никогда.

Но впечатление, которое получил Яшин, все же оказалось из ряда вон выходящим.

Все шло хорошо, и Веня пылал гордостью. Деревушки, перелески, овраги, не успев появиться впереди, шмыгали самолету под брюхо, как в испуге. Мелькнули последние кустарники, и пошли пойменные луга. Там, впереди, аэродром, а пока вокруг зеленая гладь.

И тут случилось непредвиденное. Несметная стая грачей взмыла как раз перед самолетом. И ничего, ничего нельзя было уже поделать. В резерве не оказалось секунды, необходимой на этот крайний случай.