Анатолий Сульянов - Расколотое небо

Светать стало — всю ночь глаз не сомкнули. Решил на улицу выйти, свежим воздухом подышать. Выхожу и вижу — что б вы думали?

— Дивизионного врача, наверное.

Профессор рассмеялся:

— Какого там врача! Шарик под ноги мне кинулся. Я от удивления и радости шага сделать не могу. Кричу командиру:

— Шарик-то цел!

— Какой Шарик? — удивился командир.

Я подхватил собаку и влетел в санчасть.

— Вот он! Жив курилка! — закричал я и принялся тормошить летчиков. Те глазам своим не верят, оторопели. Ярцев бросился ко мне, целовать начал.

— Я-то, говорю, при чем! Ты Шарика благодари!

Главврач расхохотался. Профессор взглянул на него и тоже рассмеялся.

— Хороший народ летчики! И воевали храбро, и друзей теряли, а без юмора жить не могли…

С того дня главврач ходил в перевязочную каждый раз, когда Геннадию делали уколы или накладывали на свищ повязку. Вскоре опухоль начала уменьшаться.

— Пора в барокамеру, — сказал главврач, — начнем новый курс лечения.

— Барокамера? — недоуменно спросил Геннадий. — А это зачем? Я столько раз бывал в ней во время медосмотров…

— Дело в том, что при сепсисе — заражении крови — микробы, попадая через ранки или свищи, бурно размножаются в организме. В борьбе с ними помогали антибиотики, но стафилококки освоились в антибиотиковой среде. Вот тут-то на помощь пришел метод гипербарической оксигенации, применение кислорода под давлением. Он особенно помогает при гнойных инфекциях. Весь курс проводится параллельно с медикаментозным лечением. Эх, — со вздохом произнес врач, — если бы во время войны были такие установки! Тысячи людей были бы спасены…

Он рассказал о порядке лечения, о поведении больного во время процедуры.

— Лечение длительное, — предупредил врач.

— А нельзя ли еще увеличить давление в барокамере, чтобы кислород быстрее проникал в организм?

— Не торопитесь, Васеев. Всему свое время. Избыток кислорода может нанести вред. Лечение строго индивидуально. Посмотрим, как вы будете переносить оксигенацию. Начнем с завтрашнего дня.

Утром Геннадий не без опаски подошел к установке, прочитал инструкцию, выслушал рекомендации врачей я, вздохнув, шагнул к люку. Пахло озоном и свежестью. Сел, вытянул ногу и положил ее на аппарат…

После нескольких процедур он почувствовал себя лучше. Бегал каждое утро, приседал, прыгал, увеличивая нагрузку на больную ногу.

Геннадий приобщился к небольшой, но шумной группе болельщиков и часто подолгу сидел возле телевизора в холле второго этажа. Он не пропускал ни одной трансляции матча армейской команды, восстановил таблицу розыгрыша, которую не заполнял, оказавшись в госпитале.

В один из дней позвонил генерал Кремнев:

— Прибыл на очередную медицинскую комиссию. Дела в полку пошли лучше. Ждут тебя. Да, чуть не забыл. Твой тренажер в управлении боевой подготовки хвалили. Предложили чертежи и расчеты выслать в Москву. Короче, побыстрее лечись и — в полк! Летать тебе надо! Лечись на пять баллов!

Свищ постепенно закрывался, ткань порозовела — кислород делал свое дело. Геннадий стал еще больше заниматься физкультурой. Вспотевший, усталый, валился на кровать. Сосед нахваливал его:

— Молодец, Гена, молодец! Болезнь — она духа человеческого боится. Чем крепче дух, тем быстрее болезнь сдастся. По себе знаю. Гони ее, проклятую, из себя, гони, Гена!

Отдохнув, Геннадий снова отправлялся в сквер и подолгу ходил по притемненным аллеям: после больших нагрузок расхаживал ногу спокойной ритмичной ходьбой до самого отбоя.

Месяц спустя Геннадия вызвали в кабинет Сергея Сергеевича. Накануне выписали соседа-дальневосточника — его тоже приглашали на беседу с профессором, и потому Геннадий подумал, что скоро выпишут и его. Он шел к профессору с какой-то скрытой тревожной радостью — там, за массивными дубовыми дверями, решится его судьба. Боялся одного — записи в медкнижке об ограничении в летной работе. Возьмет ли профессор на себя смелость без переосвидетельствования центральной военно-медицинской комиссии допустить его к полетам? Запишет или нет? Всякое может в воздухе случиться — поди потом докажи, что больная нога ни при чем. Был в институте, лечился, имел травму. По всем параметрам выходило так, что профессор вряд ли решится поставить свою подпись о его годности к летной работе без военно-врачебной комиссии. Стоял в нерешительности, долго переминаясь с ноги на ногу, пока из-за двери не услышал зычного профессорского голоса: