Анатолий Сульянов: Только одна ночь

Услышав ревун, командующий округом ПВО Скорняков сразу же кинулся к штабу, на ходу прикидывая возможные причины тревоги. Бежал, расплескивая лужи, не разбирая дороги, гася яркие светлячки звезд; он знал, что отлаженная система оповещения сработала надежно и в эти начавшие отсчет секунды о тревоге уже знают все, кому это положено. В машине, рванувшейся в сторону командного пункта, снял трубку радиотелефона и вызвал оперативного дежурного КП. Тот ответил сразу же: появилась контрольная цель, назвал ее удаление и азимут. «Все пока идет как предусмотрено, — удовлетворенно подумал Скорняков, — главное — вовремя изготовить участвующие в учении или тренировке силы, а уж остальное, как любят говорить спортивные комментаторы, дело техники».

— Действуем по ночному варианту. Поняли?

— Вас понял! Ночной вариант! — глухо ответил оперативный, и все стихло.

Взглянул на часы и мысленно представил себе, как в это время сотни оттренированных командирами людей устремились к пусковым установкам ракетных комплексов, в кабины радиолокационных станций, к стоянкам истребителей-перехватчиков, и ему стало как-то спокойнее. Конечно, все, что сейчас делалось в подразделениях, трудно было представить себе, но главное, что делалось там — в лесах, на аэродромах, на боевых постах, он представлял четко, ибо прошел все это сам, пропустил эти тревоги через свое сердце, когда командовал полком. Его люди знали свое дело, и он надеялся на всех вместе и на каждого в отдельности.

Недавно Лисицын упрекнул его за то, что он излишне оберегает людей. «Уж коли надели погоны, — требовал Лисицын, — пусть запах пота почувствуют. Как говорится: тяжело в учении — легко в бою». А почему мы не должны их беречь, спросил Скорняков и, не дождавшись ответа, сам же и пояснил. Тренировки — очень хорошее дело, но именно — тренировки, а не сидение в кабинах, отчего, как известно, и происходит одна из распространенных в двадцатом веке болезней. Уж коли организуешь тренировку, так сделай так, чтобы у людей спины от боевой работы и напряжения взмокли. Самое гиблое дело — ждать и ничего не делать. Суворовское «понимай свой маневр» и в наши дни не теряет своего значения. Вот хотя бы полк Леонова. Этот полк хоть ночью, хоть днем, зимой или летом подними по тревоге — он весь до самого левофлангового солдата нацелен, устремлен на бой; другой же полк, Корзунова, например, потянуться любит, к маршу готовится, словно старуха на базар собирается, шарит, ищет в темноте, а все равно что-нибудь да забудет. Почему так? Потому, что Леонов тренировки проводит — любо-дорого посмотреть, не часто, но уж зато с полной выкладкой, с маршем, с оборудованием новых позиций. Корзунов же чуть ли не каждый день людей дергает, сам весь в мыле от ненужной беготни. Кому такая тренировка нужна? Вот и пришлось отменить ее. Чего зря людей мучить? Пусть те, кому положено спать, — спят, кто должен дежурить — дежурят, а командир Корзунов пусть ночь подумает хорошенько вместе со своим штабом и к утру доложит план настоящей тренировки.

«Волга» мчалась на предельной скорости, не останавливаясь на перекрестках ни на красный, ни на желтый свет светофоров; редкие прохожие удивленно провожали взглядами быстро мчавшуюся в темноте машину — обычно на такой большой скорости ездят гости города с милицейской «мигалкой» впереди.

Скорняков взглянул на часы и заерзал от нетерпения — казалось, время движется быстрее, чем «Волга». Ему уже надо быть там, на КП, и руководить учением… Рывком снял трубку радиотелефона. Как обстановка?

21 час 43 минуты 14 секунд. Время московское.

Скорняков не заметил, как «Волга» проскочила мимо вытянувшегося часового и, взвизгнув тормозами, остановилась у входа в командный пункт, он торопливо сбежал по лестнице.

— Товарищ командующий! В воздухе три цели. На перехват подняты истребители! Метеоусловия: облачность десять баллов, видимость шесть километров…

Пока Прилепский докладывал, Скорняков не сводил взгляда с электронного табло. Чем больше он вглядывался в испещренный линиями, символами, цифрами планшет воздушной обстановки, тем яснее становилось положение там, в воздухе, на самых дальних подступах к охраняемым объектам. Он, словно пишущий картину художник, изредка наклонял голову и щурился, стараясь распознать замысел «противника», а значит, и упредить возможные варианты ударов нападающей стороны.

Здесь, на своем главном месте, после уяснения первичной информации он постепенно обрел уверенность, почувствовал подступавшую изнутри так нужную ему в эти минуты бодрость и ощутил, как увиденная на планшете обстановка постепенно преобразовывается в то, что принято называть основой решения. Скорняков еще не был готов отдать приказ, но отчетливо представлял, что он скоро снова обретет нужную форму.